Пламя движения жжет загорелые лица,
В мареве знойном размеренно и монотонно
Щелкают зубы зверька над крылом махаона.
Это стучат кастаньеты в руках танцовщицы.

В воздухе плещется цвет чернослива. Цыганка
Утром, когда розовеют туманы в овраге,
Кудри полощет в стаканчике черной малаги**.
Локоны красит ей ворон крылом спозаранку.

Точно мальчишка, уже предвкушая усладу,
Чувствует нёбом застывшую твердь карамели,
Сладко томлюсь. Наконец, и гитары запели,
Звонко даря за мое ожиданье награду.

Все в ореоле испанского жара и света
Розы и искры чарующих песен поплыли.
В небо вздымая фонтанчики солнечной пыли,
Бьет каблуками само андалузское лето.

И вновь и вновь из-под ресниц
Глаза твои меня карают.
И жгут, и сердце разрывают.
На сотни крохотных частиц.

Моя любовь легка, как свет.
Она, отказами распята,
Едва жива. Но верит свято –
Настанет день ее побед.

Она придет! И будет строго
Судить себя и награждать.
Мне остается только ждать.
Еще 100 лет... еще немного...

Луна, словно глаз совиный,
Сквозь прорези черных дыр
Уставилась в шкаф старинный,
Вливаясь в крысиный мир.

Потоки ночного света
Срываются сверху вниз
На старый башмак поэта –
На трон Королевы Крыс.

Настолько она проныра,
Настолько она умна,
Что ведает, сколько сыра
Сварила за год страна.
Когда даже крысам страшно
Сражаться во тьме слепой,
Солдаты ее отважно
Штурмуют кулек с крупой.

Овальные бусы риса
Текут через щель в кульке.
Купаются злые крысы
В крупе, словно рыбы в реке.

Но близится грань рассвета.
Сидит Королева Крыс
На кресле в ногах поэта,
Скучает, и хвост повис.

Дождливо. Едва светает,
О чем-то грустит она.
О чем? Только небо знает,
Господь и она одна.

Женское счастье наивно и просто
Тянет ладошки свои к погремушке.
В глазки его, словно ясные звезды,
Смотрит петух на узорчатой кружке.

Солнце латает небесные бреши,
Облако гонит с лазурной опушки.
Счастье хранит, забавляет и тешит.
Вышитый ангел на белой подушке.

Пишет куриной ногою избушка
Глупые вирши о добрых игрушках.
Клоун фарфоровый шепчет на ушко
Детские сказки стеклянной пастушке.

С тех пор дворовый сад неоднократно
Сменил на золотой зеленый цвет.
Опавший лист, верни меня обратно!
Туда, куда дороги больше нет.

Где с дымом вырывается на волю
Сквозь окна золотистая смола,
И пахнут табаком и канифолью
Заслуженные ящики стола.

Где мой отец, уверенный и строгий,
Показывал, как плавится припой,
И с невысокой клумбы у дороги
Вливался в дверь ромашковый прибой.

Последнее осеннее убранство
Подошвами безжалостными мну.
Шепчу слова в увядшее пространство:
“Верни, верни!”. Но слышу тишину.