Когда твоя любовь уже мертва,
Её ты не оплакивай с другими.
Пускай мгновенья сердцу дорогие
Не потревожит грубая молва.

Что было бы весной, когда бы мы,
Собрав плоды, рубили куст под корень,
В земле не оставляя даже зёрен,
Обмануты предчувствием зимы?

Забудь любовь до новых тёплых дней.
Забудь. И даже хочешь если,
Не вспоминай с презрением о ней.

Почти наверняка она воскреснет
И зацветёт тогда ещё сильней,
Чтоб только быть всегда с тобою вместе...

Я не могу любить.
Я не могу страдать.
В будущем — может быть.
Нужно лишь жить и ждать.

Стрелы мои — здесь,
Слёзы мои там,
Что у меня есть,
Я отдаю вам

Мне не спеши вернуть
Мой вечный стон и бред.
Я ухожу в путь
И не вернусь — нет!
Если найду нить
Я в лабиринте слов,
Только тогда любить
Я научусь вновь.

Капают вглубь виновато
Мёрзлые льдинки незнанья,
Тише и тише признанья
Невозвращённых обратно.

Стылые капельки речек
Тискают нежно друг друга
Там, где осталась подруга.
Мой золотой человечек.

Словно в безмолвии горьком
Мы расцвели, потеплели —
Это весенние трели.
Я ожила ненастолько...

Мы играем в жестокие игры —
Мы играем в рулетку русскую.
Мы не кошки — мы женщины-тигры,
Мы не любим признанья тусклые.
Мы воюем не из-за слабости,
Мы от страстности вас убиваем.
Мы не знаем любовных радостей —
Мы стреляем, стреляем, стреляем.
Мы случайной печалью жестокие,
Мы не страшные, мы человечные.
Мы несчастные, мы одинокие,
Мы судьбою забытые женщины.

Перепутались чайные ложки —
Окунулись в кофейные кружки.
А дворовые серые кошки
Полетели, как чьи-то кукушки.

Надела корону царица,
Затерялась в толпе замарашек.
И ушла до утра веселиться,
Пока спал её старый папаша.

Звёзды ночью светить перестали,
Заглянув в мои сны на немножко.
Там нахально-кофейными стали,
Перепутались чайные ложки.

Я не сплю. Я смотрю за окошко.
Там ночные ведут разговоры
Две дворовые серые кошки.
Им не видно меня из-за шторы.

Тихо форточку я приоткрою,
А потом прошепчу ещё тише:
“Кошки — кошки! Со мною вас трое.”
Всё равно меня кошки не слышат.

Им, наверное, холодно крошкам,
Одиноко и хочется кушать —
Сели грустно на лунной дорожке
И дрожат их бездомные уши.

Я составлю компанию тоже.
До рассвета осталось немного.
Я такая же снежная кошка.
И совсем как они — одинока.

Твой дивный смех мои осушит слёзы,
Ведь я давно ждала его раската.
В нем — луны, астероиды и звёзды.
В нем — солнца восхожденья и закаты.

Твой горький плач смешит меня признаньем.
Он мне напоминает голос моря,
Волны и берега обычное прощанье,
Солёный ветер — воющий от горя.

Твоя любовь меня оставит безразличной.
Я в ней не нахожу безумства страсти.
Она мертва и мне совсем несимпатична,
Ведь не в безмолвии, но в жизни — счастье.

Смеяться,
Не думать о том, когда были вдвоём.
При встрече, однако ж, протягивать руки
И жечь чьё-то сердце бразильским огнём,

Быть наглым и грубым, и думать: “Ах суки!”,
Но всё же быть верным, как хочет она,
И ей не мешать, когда часто от скуки
Бывает она в сотый раз влюблена.

Ждать чьих-то звонков, возвращаясь за полночь.
Записывать рифмы в тетрадку свою.
И плакать и всё звать кого-то на помощь,
Когда я бразильские песни пою.

Напиться воды, разведённой печалью,
Поехать за мной, если я позову,
Вдруг взять и сказать, матюгнувшись случайно:
“Эх, мать вашу, как хорошо я живу!”

Я дождь.
Осенний липкий дождь.
Я стала им совсем недавно.
Как ни печально это, что ж,
Я нахожу себя забавной.
Мне нравится идти сто лет,
Сто лет лить слёзы желчи горькой
В тебе моих причина бед -
Моя любовь, которой нет.