Окончание, начало в предыдущем номере
   
    Глава девятая
   
    ВСТРЕЧИ НА ПЕСЧАНОЙ КОСЕ
   
   Лодка, которой управлял Владимир Невзоров, уходила вниз по течению. Проводив её прощальным взглядом, Алексей с Бессоновым пошли по тропе, проложенной сплавщиками, к посёлку Горному.
   “Вот и вступили во владения Балашова» — подумал Костров и с каким-то непонятным для себя интересом оглянулся вокруг. Светлые серебристые пихты стояли вперемежку с тёмными елями, обвитыми диким виноградником; длинные, зелёные иглы могучих кедров отсвечивали голубизной; листья клена, дуба и ясеня, будто выточенные рукой искусного мастера, поражали своим затейливым рисунком. А внизу, под крутым, обрывистым берегом, отсвечивая серебром на перекатах, стремительно и свободно нёс свои воды Баджал. С высоты нескольких метров отчётливо было видно галечное ложе реки, затонувшие бревна, оставшиеся после молевого сплава. Время от времени со стороны Горного на поверхности реки появлялись и плыли дальше по течению порубочные остатки деревьев, сброшенные в воду рабочими верхнего склада.
   Было безветренно и жарко. Бессонов, шедший впереди, снял бушлат, но тут же снова поспешно надел его на себя. Серое облако, нависшее над тропой, которое он принял за туманную дымку, оказалось живым.
   С радостным звоном полчище комаров окружило его, и он тотчас же ускорил шаг, затем побежал. Не заметив большой ямы, скрытой за кустами черемухи, скатился в неё по сырой глинистой почве, ушиб колено о толстый сук. Выругавшись про себя, поднялся, схватил упавшую бескозырку и, прихрамывая, побежал дальше.
   Яркий огонь костра, который он увидел на песчаной косе возле реки, наполнил его сердце ликованием. “Ну, берегись теперь, комариное племя!» — злорадно усмехнулся он и, свернув с тропы, устремился к костру. Почти одновременно подбежал Алексей.
   У костра, спиною к ним, сидел широкоплечий мужчина. Он, несомненно, слышал их громкий топот, учащённое дыхание, но даже не повернул головы. На длинной палке, над костром, висело небольшое ведро. Кипела вода, и запах ухи, необычайно ароматный, сразу напомнил о том, что они голодны. Было три часа дня.
   —Ровного огня вашему костру! — громко сказал Бессонов.
   Мужчина нехотя оглянулся, и Алексей удивленно посмотрел на него. Тридцатилетний “некоронованный король тайги”, как называли в газетах известного вальщика леса, бригадира малой комплексной бригады Назара Актанка, обладал живым и веселым характером, был неистощим на выдумку, но теперь будто надломилось в нём что—то. Скуластое широкое лицо с ниспадавшим на лоб вихрастым чубом выглядело угрюмым, темно—карие, с монгольским разрезом, озорные глаза потускнели, какая—то озабоченность затаилась в их глубине.
   —Что случилось, Назар? Почему не на работе?— спросил Костров.
   —В отгуле со вчерашнего дня,— с горькой усмешкой ответил тот.
   —Вместе с бригадой?
   —Почему с бригадой? Теперь я сам по себе... Да что об этом говорить. Давайте лучше ухой займемся,— сказал он и, сняв с перекладины ведёрко с ухой, стал неторопливо помешивать её деревянной ложкой. — Присаживайтесь поближе.
   Дважды приглашать не пришлось, Вооружившись ложками, которые нашлись у Назара, проголодавшиеся путники сели на валёжину напротив него и с большим аппетитом принялись за еду,
   —Хороша уха!— похвалил Бессонов. — Хариус, если не ошибаюсь?
   —В знании рыбы вам не откажешь, — улыбнулся Алексей.
   —Вот видишь, каков Баджал! Знатную рыбу людям дает.
   —А мы её, между прочим, в Моади ловим,— как бы вскользь заметил бригадир.
   Бессонов недоверчиво усмехнулся. “Хочет разыграть меня,» — подумал он и поспешил заговорить о другом.
   —Ведёрко уже опустело, а мы еще и не познакомились друг с другом,— сказал он.
   —Как не познакомились?— неожиданно улыбнулся Назар, и от уголков его глаз к вискам светлыми паутинками потянулись весёлые морщинки. — Алексей Иванович меня назвал, а вас я и без представления знаю.
   — Вот как! Где же вы видели меня?
   —В Ягодном, перед новым годом,— ответил Назар и, притушив улыбку, добавил с подчёркнутым безразличием: — С ружьишком вы туда приезжали.
   — Прихватил на всякий случай. А почему вы о нём вдруг вспомнили?— спросил Сергей Николаевич и как—то подозрительно взглянул на Назара.
   —Да как вам сказать,— чуть помедлил тот с ответом. — Вроде рыбкой от него попахивало.
   —Попахивало, говорите?!— вдруг горячо воскликнул корреспондент. —Да если бы попахивало, а то насквозь рыбным запахом пропиталось. Сын своими насмешками замучил, ласскажи да ласскажи, мол, как лыбку лужьем ловил. А что я мог рассказать ему, если я и сам,— он не договорил, вновь подозрительно посмотрел на Назара и, увидев, как на его лицо набегает широкая улыбка, а в глазах заплясали озорные огоньки, быстро спросил: —Ваша работа?
   —Моя,— признался Назар.
   —В тузлук опустили?
   —Да нет, другое сделал, — ухмыльнулся тот,— чёрную дробь в патронах красной подменил.
   —Кетовой икрой?!— Сергей Николаевич откинулся назад, потом подался вперед и вдруг громко и весело рассмеялся. — Надо же такое придумать! Кетовой икрой,— повторил он, задыхаясь от смеха. — А я-то все голову ломал, что же случилось. Белки чуть ли не на мушку садятся, а я убить их не могу. Зато запаха хоть отбавляй. В Приамурске в гостиницу не хотели пускать. — И он снова громко и весело рассмеялся.
   —Обижаетесь на меня?— спросил Назар, отодвигаясь на всякий случай чуть подальше,
   —Был грех, обижался,— признался Бессонов. — Кипел как ваша уха над костром, когда ружье прочищал, а потом остыл понемногу.— В таком случае, может быть, еще ушицы заварим? — совсем оттаял
   и будто помолодел Актанка.
   —С удовольствием бы, но времени в обрез, — ответил Сергей Николаевич, поглядывая на часы. — Рабочий день на исходе, а мы ещё незнаем, как будем добираться до Ягодного.
   —Дело несложное, — заметил Актанка. — Доставлю вас туда на своей лодке, когда скажете. Всё равно мне некуда пока торопиться.
   Он встал, подбросил несколько сухих веток в костёр, потом взглянул на тропинку, ведущую в Горный, и вдруг неожиданно начал прощаться.
   — Извините, я должен уйти, — сказал он. — До вечера.
   И, махнув на прощанье рукой, вскоре исчез за деревьями.
   Не успели Алексей и Сергей Николаевич подивиться его внезапному исчезновению, как сзади послышался грубый окрик: — Кто такие?
   Алексей обернулся. В двух шагах от них стоял старший мастер лесоучастка Мефодий Иванович Воронов. Лицо его со склеротическими прожилками слегка побагровело от быстрой ходьбы, глаза смотрели строго, с недобрым холодком, и вдруг что-то дрогнуло в них.
   —Алексей Иванович!— чуть растерянно сказал он, узнав секретаря райкома. — Право, не ожидал. Думал, кто из рыбаков сидит. Их тут за последнее время, что комаров развелось. — Невысокого роста, грузный и кряжистый, как комель дерева, он неторопливо, хозяйским шагом, подошел к костру, исподлобья взглянул на ведёрко, оставленное Назаром.
   — Ишь, скрылся, — раздражённо пробурчал он. — Встречаться не хочет... А собственно, на меня— то, что обижаться! Не я, а Балашов его с бригадиров снял.
   —За что?— спросил Алексей.
   —Своенравный очень. Все решили на новые деляны выезжать, а он отказался. Видите ли, Моади ему оголять не хочется. Как будто новым лесом не обрастёт! Вот и прижал его Балашов.
   —Теперь будет знать, как наперекор начальству идти, — насмешливо заметил Бессонов, с откровенным любопытством поглядывая на старшего мастера.
   —Будет — не будет, тебе-то какое до этого дело!— строго сдвинул брови Воронов. — Да и кто ты, собственно, такой, чтобы реплики подавать? На прокурора вроде не похож.
   —Это точно, не похож,— не скрыл веселой усмешки корреспондент. — Из ,,Комсомольской правды ,,к вам прибыл. Бессонов Сергей Николаевич,— представился он, поднимаясь с валёжины.
   —Что? — Мефодий Иванович враз обмяк, на круглое лицо наплыла почтительная улыбка.— Неужели прямо из Москвы?
   —Не совсем прямо. Из Хабаровска.
   —А, понимаю, — уважительно произнёс старший мастер. — Сам когда— то в газете работал. Наш корреспондент, значит. Очень приятно! Воронов Мефодий Иванович,— представился он в свою очередь и, любезно улыбаясь, продолжал: — Это хорошо, что вы к нам прибыли. Большие дела затеваем. Через месяц на левом берегу Моади лес будем готовить, а её, голубушку, с Баджалом соединим. Сто тысяч кубометров сверх плана — это не шутка! Балашов к орденам пообещал представить, денежные премии каждому выдать... Что и говорить, крепкий руководитель, горы перевернуть может!
   —Насчёт гор и орденов ничего не скажу, — с улыбкой произнёс Бессонов, — а вот о делах и планах ваших хочу написать.
   —Тогда, может, сразу и начнём с моего хозяйства?— предложил Воронов и, не встретив возражений, вскоре привел своих гостей на лесосеку. Словно щупальцы спрута, от передвижной электростанции в глубь тайги на десятки метров тянулись кабели. Слышался рокот электропил, шум падающих деревьев.
   —Со второго полугодия на бензопилы “Дружба” переходим, — сообщил Мефодий Иванович.— К кабелю не будут привязаны. А теперь на тракторы посмотрите. Трелюют хлысты вместе с кроной. Чуть ли не первым в крае внедрил у себя опыт пермяков, — сказал он с гордостью. — Производительность возросла, на делянах чище стало.
   —А как берег реки? Не пострадал от трелёвки с кроной? — поинтересовался корреспондент.
   —По-моему, всё в норме. Сучья, “козырьки” и другие отходы раскряжёвщики собирают в кучи и сжигают.
   —А иногда и в воду сбрасывают,— не без горечи заметил Костров.
   —Раньше может и было, а при мне нет,— сухо отреагировал Воронов. —Рублём наказываю. —И, пригладив рукой косматые брови, продолжал самоуверенным тоном: — Во всём навожу порядок. Раньше до меня только объёмный лес вырубали, а теперь и тонкомер в дело идёт. Сплошной рубку сделал!
   —Сплошной? — удивленно произнёс Бессонов. — По отношению к чему?
   —К тому, что в воде не тонет. Все остальное: ясень, ильм, амурский бархат и другие лиственные породы оставляем на корню.
   —Будете брать этот лес позднее?
   —Естественно, когда проложат автомобильную дорогу. Тракторами при всем желании его не вывезешь. Далеко, да и мари мешают.
   —Очень жаль! — проговорил Бессонов, окидывая взглядом вековые деревья, не тронутые лесозаготовителями. — Такое богатство!
   —Стоит ли удивляться, Сергей Николаевич! Обычные издержки сплавных леспромхозов, но мы их компенсируем другим: берем все больше хвойника, не делаем затрат на дороги и склады и прибыль получаем такую, что все предприятия завидуют. В этом году сплав проведен особенно удачно.
   —И всё же было бы лучше обойтись без повторных рубок.
   —На левом берегу Моади повтора не будет,— уверенно заявил старший мастер. — Почти полвека прожил на свете, много лесных массивов повидал, но такого еще не приходилось видеть. Весь под сплав пойдет.
   —Как же он уцелел до сих пор?
   —Подобраться не смогли. Моади в тех местах даже в лютые морозы не замерзает. Без мостов никак не обойдешься, но если бы даже мы и построили их, другая бы проблема встала, как доставить лес к Баджалу. Напрямик нельзя — мешают сопки, а в обход сопок очень накладно. Вот тут—то и выручил Балашов. Такое придумал, что никому и в голову не могло прийти. Завтра я охотно ознакомлю вас с его расчётами, а сейчас — он посмотрел на опустевшую лесосеку, — предлагаю двинуться в поселок и отужинать у меня. Не возражаете?
   —Я, например, согласен, — сказал корреспондент. — Беседа в домашней обстановке статье не повредит. А ты, как, Алексей?
   —К сожалению, не могу, — ответил тот. — Мне надо встретиться с Актанка.
   —С Актанка?— повернулся к нему Мефодий Иванович. — После того, что случилось?
   —Вот именно после того,— сухо ответил Алексей,
   —Могут не понять, — неодобрительно произнёс Воронов.— При всем уважении к вам, Алексей Иванович, я все же на стороне Балашова. Надеюсь, после статьи Сергея Николаевича и вы будете разделять его взгляды. Москва — всякому делу голова,— уверенно заключил он и повёл своих гостей по трелевочному волоку к тракторной дороге, ведущей в посёлок. Ступив на широкую колею, выбитую гусеницами тяжелых тракторов на каменистой земле, он пошел рядом с Бессоновым и, когда тот стал расспрашивать его о работе в газете, отвечал на вопросы корреспондента с грубоватой откровенностью.
   — В общем, не зря ел хлеб журналиста, — не скрывал он самодовольной улыбки. — Ребром вопросы ставил. Иногда и крупных руководителей приходилось поправлять. Молчали. Время-то строгое было — не больно разговоришься. За политическое чутьё уважали. Вот, к примеру, как вы полагаете, Сергей Николаевич, когда первые тракторы в село приходят, где должен находиться директор МТС?
   —Известное дело, где, — улыбнулся Бессонов. — На головном тракторе.
   — Я так и написал в газете, но директору, видите — ли, не понравилось это. Меня, кричит по телефону, в тот день в районе не было, крепким словом обложил, а потом, когда газету прочитали в крае, похвалили его, снова звонит, извиняется. «Светлая, говорит, у тебя голова, Мефодий! Видишь то, чего нет. Далеко пойдешь». И, знаете, действительно пошёл, — добавил он не без гордости. — Почти год редактором проработал.
   —Что же вы ушли из газеты? – не скрывая весёлую усмешку, спросил корреспондент. — Хватка-то у вас, не в обиду будет сказано, бульдожья была.
   — Да как вам сказать. В лес потянуло. Я эти места давно облюбовал. Благодатные места! Живём здесь привольно, копытных и пушных сколько душе угодно, да и рыбу не с базара несём.
   —В Баджале ловите? — вспомнив замечание Назара, не смог удержаться от вопроса Сергей Николаевич.
   —Да нет, к Моади ходим,— ответил Воронов. — В Баджале вкус у неё не тот, хвоей попахивает, а этого запаха у нас и в тайге хватает.
   Он громко рассмеялся, довольный своей шуткой, но, увидев, как поскучнел Бессонов, понял, что допустил промах.
   — Поверьте, Сергей Николаевич, Баджал и меня тревожит, — сказал он, оправдываясь. — Но что поделаешь, лес рубят — щепки летят.
   —Летят, когда нет уважения к природе,— подал реплику Костров, который шёл несколько позади, и эта реплика, видно, задела за живое старшего мастера. Он обернулся, исподлобья посмотрел на Алексея, хотел что-то сказать в ответ, но промолчал и до самого посёлка шёл уже молча, нахмурив брови.
   
    Глава десятая
   
   НЕЗАВЕРШЕННАЯ КОМАНДИРОВКА
   
   В посёлке, простившись с Бессоновым, Алексей свернул к Баджалу.
   За дальними сопками садилось солнце. Будто усыплённые его тёплыми лучами, замерли недвижно деревья, примолкли птицы, лишь горная река, казалось, не ведала покоя. Отсвечивая багрянцем заката, с лёгким шумом, напоминавшим шелест скошенной травы, она бежала по песчаной отмели мимо Алексея, неся к Амуру холод тающих ледников.
   По тропинке, проложенной вдоль берега реки, секретарь райкома прошёл к рубленному из лиственницы дому с застекленной верандой, в которой жил Актанка, приоткрыл калитку. Увидев Алексея, тот приветливо улыбнулся, шагнул навстречу.
   —И живём рядом, а видимся редко,— сказал он, приветливо улыбаясь.— Пройдём в дом?
   —Не будем мешать хозяйке, посидим пока здесь,— ответил Алексей, осторожно присаживаясь на поленницу дров. —Полюбуемся закатом.
   —Дипломатом стал, — рассмеялся Назар. — О закате заговорил, как будто закат его интересует!
   Он неторопливо разжёг дымокур, чтобы отпугнуть комаров, присел рядом.
   —Будем ждать Сергея Николаевича?
   —Нет. Он решил остановиться у Воронова.
   —У Воронова? — качнулась под Назаром поленница дров. — Трудновато теперь придётся Моади, да и моя отставка может затянуться надолго.
   —Тебе-то, положим, беспокоиться нечего,— дружески улыбнулся Алексей. — Твоя известность как броней тебя защищает, а вот Моади действительно может утратить свою чистоту.
   —Что же ты не отговорил корреспондента от поездки в Ягодный? — с укором произнёс Назар.
   —Мои возражения только бы подлили масла в огонь.
   —Зря так думаешь. Воронов, однако, масло жалеть не будет. К Балашову, как кукушка к чужому гнезду тянется, подпевает ему. Оба они, чтобы славу получить, все леса, даже заповедные, готовы вырубить. В последний приезд сюда Балашова я всё выложил, что о нём думаю.
    —И как он среагировал?
    —Проглотил молча.
    —И про часы не напомнил?
    —Какие часы?
   —Твои, карманные,— ответил Алексей и, хитро прищурившись, тут же добавил:— Которые ты потерял, когда спасал Елену.
   —Спасал Елену? — с удивлением посмотрел на него Назар. — Об этом она сказала?
   —Нет.
   —Но Балашов тоже не мог сказать. Ему тогда не до меня и не до Елены было. Откуда же ты знаешь, что я помог ей?
   —Догадался, когда узнал, что ты был рядом с ними.
   — Случайно там оказался. Но почему же о моих часах Балашов сказал не мне, а тебе?
   —По очень простой причине, — спокойно произнёс Алексей. — Он намерен пустить их в ход против меня.
   —Против?— взглянул на него Назар. — Это что, твоя догадка?
   —Почему?— рассмеялся Алексей.— Он сам предупредил меня об этом.
   На следующее утро Костров проснулся рано, но Назара уже не было дома. К удивлению секретаря райкома куда—то внезапно исчез и корреспондент.
   —Одно из двух, — высказал предположение Воронов. — Либо в Ягодный, либо к Моади подался...Почему один? Сторож гаража его с Назаром видел.
   Вечером, созвонившись с Ягодным и узнав, что Бессонов с Назаром там не появлялись, Алексей вышел из посёлка и пошёл по тропе, проложенной рыбаками и охотниками к реке Моади по её старому руслу. Он был уверен, что Назар не изберёт другого пути при возвращении в посёлок, и не ошибся. Вскоре он увидел их обоих в просвете между деревьями на изгибе тропинки. Они тоже увидели его, остановились. По их запылённой одежде нетрудно было догадаться, что они отмерили за день не один десяток километров. На резиновых сапогах налипла и засохла грязь. Бушлат на Бессонове был полурасстёгнут, без нижней пуговицы, на бескозырке высвечивалась паутина.
   Алексей, радуясь встрече, ускорил шаг и вдруг, не доходя до них полутора—двух метров, в растерянности остановился. Обычно весёлый и улыбчивый, Сергей Николаевич был хмур и чем-то расстроен, смотрел на него осуждающе строго, взгляд Назара, напротив, показался ему отчуждённо равнодушным.
   —Не могу понять, — сказал Алексей с недоумением.— Неужели я в чём-то провинился перед вами?
   —Если бы перед нами, — приблизившись к нему вплотную, с горечью произнёс Сергей Николаевич. — Ты природу обидел, не попытался удар от неё отвести. — Он снял очки и, потирая рукой воспалившееся от укусов комаров и мошки лицо, продолжал укоризненно: — Мой замысел ты как зубную боль принял, я это сразу подметил в райкоме, но что к чему только здесь понял, когда с Вороновым повстречались. Ты хорошо поддел его насчёт природы, а вот передо мной спасовал, не пошёл на откровенность... Видите ли, масла в огонь побоялся подлить! Ну и подлил
   бы! Вон Назар ничего не побоялся, даже в чужой дом через окно влез, чтобы только со своей Моади меня познакомить. — Он неожиданно улыбнулся и голос его подобрел. —Целый день по тайге меня кружил, кучу
   обидных слов наговорил и ведь что-то сдвинул во мне, дал понять, что я не с тем замыслом к вам приехал.
   —Вы шутите, Сергей Николаевич, — недоверчиво посмотрел на него Костров,— у вас же такая изюминка была!
   —В том—то и дело, старик, что была, — невесело усмехнулся корреспондент, —съели её сегодня ваши копытные на берегу Моади.
   —Вместе с командировкой?
   —Вместе, только ты не очень радуйся этому, — надев очки, с напускной строгостью произнес Сергей Николаевич. — Приедут из крайкома комсомола, они тебе подпортят настроение, да и с Назара сгонят довольную улыбку,— в голосе его послышались шутливые нотки.— Ишъ, разулыбался! Просто удивляюсь, как только такого разбойника земля еще носит. Ружьё из-за него чуть в металлолом не сдал, по журналистской карьере моей ударил. Да ещё как! Определённо выговор схлопочу. Ну да ничего! Все это впереди, а сейчас пора бы и в живой воде обмытъся. Но не всем, — он дружески улыбнулся Кострову. — Тебе, Алексей, придётся вначале зайти к Воронову за портфелем.
   —Может, что передать ему?
   —Ничего не надо. А впрочем, поблагодари за гостеприимство. Человек он весьма занятный, — с весёлой усмешкой сказал Сергей Николаевич и, взяв под руку Назара, пошёл вместе с ним по тропе в сторону Баджала.
   
    Глава одиннадцатая
   ДИАЛОГ, КОТОРЫЙ НЕ РАДУЕТ СОБЕСЕДНИКОВ
   
   Николай Арсентьевич Щеглюк разговаривал по телефону, когда к нему в кабинет вошел Алексей. Увидев комсомольского секретаря, Щеглюк приветливым жестом пригласил его за стол.
   —Что-то срочное?— спросил он, прикрыв трубку рукой.
   —По фондам Светлоозёрску, — коротко ответил Алексей, присаживаясь на стул.
   —Понятно, — кивнул Щеглюк и тут же переключился на разговор по телефону. — Полностью согласен с вами, Сергей Иванович, — сказал он довольным тоном. — Бульдозеры будут как нельзя кстати... Что, уже дали команду на их отправку? Прекрасно! С такой поддержкой баджальцы не только Моади— Амур повернут в сторону. —Он широко улыбнулся. —Думаете и тракторами помочь? Очень хорошо! Может быть, заодно и светлоозерцам поможете?..Да нет, не техникой. Фондами на пиловочник... С условием, если их план закроем? Но мы же даём сто тысяч сверх плана... Уже распределили? А если в счёт сверх ста тысяч?.. Что? Почему решение не принимаем?— Николай Арсентьевич, видимо, не ожидал этого вопроса. — Да как вам сказать, — чуть замялся он с ответом. — Проект Балашова не рядового порядка... Да нет, не думаю, — покосился он взглядом в сторону Алексея. — Вопрос мы в принципе обговорили. Подъедут из крайкома комсомола, представители вашего управления, тогда и примем решение. Препятствий, по — моему, не будет... Вот и прекрасно! Значит, договорились. А как же всё—таки с фондами?.. Рассмотрите положительно?.. Очень хорошо… Да нет, больше вопросов не имею. Всего доброго!
   Николай Арсентьевич положил трубку на аппарат, дружелюбно улыбнулся Алексею.
   —Вот мы с тобой и решили проблему светлоозерцев, — сказал он удовлетворённо. — Теперь дела у них пойдут повеселее. Через год, максимум, полтора, они подведут дорогу к центральному массиву и тогда мы уверенно преодолеем миллионный рубеж.
   —Вы считаете, что они будут вывозить шестьсот тысяч кубометров в год?
   —Пока не войдут в силу, только половину.
   —Кто же даст вторую половину?
   —Моади, Алексей, — с подкупающей улыбкой ответил Щеглюк. — В крайлеспроме очень рассчитывают на это и уже в будущем году.
   —Похвальный расчёт, ничего не скажешь,— с иронией заметил Алексей ,но Николай Арсентьевич как будто не расслышал иронии.
   —Управление леспрома, — продолжал он прежним доброжелательным тоном, — намечает провести встречу бригадиров за “круглым столом”. Я думаю порекомендовать Актанка. Не возражаешь?
   —Но он уже не бригадир.
   —Как не бригадир? — удивлённо переспросил Щеглюк. — Вчера мы с Балашовым разговаривали по телефону, он мне ничего не сказал об этом. Кто же освободил его от бригадирства? Воронов?
   —Балашов.
   —Балашов?!— чуть подался вперед Щеглюк. — Крутовато берет,— неодобрительно произнёс он. — В чем же провинился Назар?
   —Выступил в защиту Моади.
   —Вот как, — тень неудовольствия омрачила лицо Николая Арсентьевича. —Выходит, тебя поддерживает... — Ну, ничего,— он вдруг снисходительно улыбнулся. — Насколько я осведомлен, Бессонов всё должен поставить на своё место. Очень одарённый журналист, умеет убедить читателя. Кстати, где он сейчас? В Ягодном?
   —Да нет, сегодня утром выехал обратно в Хабаровск.
   —Не повстречавшись с Балашовым? Непонятно. От этого его статья во многом проиграет.
   —Не проиграет, Николай Арсентьевич,— скрывая довольную усмешку, с кажущимся безразличием проговорил Костров. — Статьи не будет.
   — Что?! — вновь подался вперед Щеглюк. — Не будет?
   Он недоверчиво посмотрел на Алексея, нахмурился.— Не понимаю,— задумчиво сказал он.— Иметь такую выигрышную тему и вдруг отказаться от неё…Неужели я что–то не учёл?
   —Может быть, вы тоже скажете — нет?— с надеждой подхватил Алексей, но Николай Арсентьевич отрицательно покачал головой. — Следовать примеру Бессонова я не могу и не вправе. Стройкам нужен лес,
   и мы непременно должны его дать.
   —Но не такой же ценой?
   —Что же ты предлагаешъ? — холодно спросил Щеглюк.
   —Обсудить этот вопрос на бюро.
   —Обсудим, но позднее, когда подъедут товарищи из Хабаровска. Проблема выходит за пределы района, так что первое слово за ними.
   —Очень жаль, что не за нами,— сдержанно произнёс Алексей.— Я могу идти?
   —Иди, — коротко ответил Щеглюк, и Алексей вышел из кабинета.
   
    Глава двенадцатая
   
    ВСТРЕЧНОЕ РЕШЕНИЕ
   
   Почти неделю проболела Елена Луценко после купания в горной реке. Жила у Наташи Заксор, с Костровым не встречалась, но о его предложении перейти на работу в райком комсомола думала.
   В июне состоялся пленум райкома, Организационный вопрос рассмотрели быстро. “С желанием идете?” — спросили Елену. “С желанием”, — ответила она и вздохнула. “Что же вздыхаете?” «Школу жалко». За шутку приняли. Избрали вторым секретарём единогласно.
   Первый день в райкоме для Елены как в тумане прошёл. Из объяснений Алексея
   Кострова мало что запомнила. Села за свой стол, задумалась. Достала из верхнего ящика три тощих папки — наследство Сергея Емельянова, перелистала. Скучно стало. Позвонила в Ягодный, поинтересовалась, как идут экзамены в школе, переговорила с Балашовым. — Хорошо, я согласна, — сказала она — Двадцатого июля,
   — О чём это вы условились? — поинтересовалась Наташа.
   —О нашей свадьбе.
   —Почему, именно, двадцатого?
   —День рождения Владимира.
   Звонок из редакции застал Елену врасплох.
   —Спрашивают, будем — ли мы направлять агитбригады к рыбакам и к кормозаготовителям?
   —Скажите, будем, через неделю.
   —Луценко ответила и тут же спросила у Наташи:— Что же мне теперь делать?
   —Укомплектовывать бригады вместе с работниками отдела культуры. Они в курсе дела. Посоветуйтесь с ними.
   Звонили из комсомольских организаций, задавали вопросы. Елена передавала телефонную трубку заведующей отделом и та добросовестно отвечала. После обеда Елену пригласили на совещание в отдел пропаганды и агитации райкома партии.
   —По подготовке к районному фестивалю молодежи, — сказала Наташа.
   —О чем же мне там говорить? — растерялась Луценко.
   —Пока больше слушайте и записывайте. Подготовка к фестивалю у вас займёт уйму времени. Программа сложная и разнообразная.
   Не прошло и трёх дней, как Елену будто в водовороте закружило.
   —Трудно мне некоторые вопросы решать,— призналась она Кострову. — Район я плохо знаю. Мне бы на местах кое-где побывать.
   Желание похвальное, — улыбнулся Алексей,— Не начать ли вам с колхоза “Авангард”? Жалоба оттуда вчера поступила.
   —Смогу я с ней разобраться?
   —Вполне. Она не сложная, но несколько деликатного характера. Мать Галины Черкасовой жалуется, что комсомолец Анатолий Нестеров не хочет жениться на её дочери, а у нее ребенок. “От него, — пишет,— открыто встречались”. Побеседуйте с ним. Парень, вроде, неплохой, армию отслужил, капитаном катера работает. Не возражаете против такого поручения?
   Елена охотно согласилась. Возвратилась из Полётного, довольная результатами своей командировки.
   —Прежде всего решила на свиноферме побывать, где Галя Черкасова трудится, —докладывала она на аппаратном совещании. — И очень мне там понравилось. В помещении чисто, свинарки в белых халатах. Спрашиваю: “Всегда у вас так?” “Раньше по—другому было”,— смеются. Заведующий наш больше в рюмку глядел, чем на ферму. Сочинили мы перед новым годом стихи про него, он их выслушал и говорит: “Вы свинарки и нечего вам стихами заниматься”. Тогда мы его на комсомольском собрании покритиковали, а он опять за свое: “Я вам в отцы гожусь, а детям родителей нельзя критиковать”. Вынуждены были в партийную организацию обратиться. Пришел оттуда злой. “Критику признал, ошибки свои тоже, так нет, давай им ещё и перелом в работе!” Поворчал— поворчал, ушёл. К обеду корма завезли, транспортёр вскоре установили, пристройку сделали. Интерес у нас к работе появился, и зав. наш уже не ворчит, улыбается, пить меньше стал. На ферме с Галей познакомилась, о мамином письме ей рассказала. Расстроилась она. “Толя, говорит, славный парень. Любил он меня и сейчас любит, но он здесь не причём. Я виновата, изменила ему. Другой мне понравился, от него и ребенок”. « Почему же он не женится на тебе?»
   “Родители не разрешают. Свинарка, мол, тебе не пара. Он ведь у них агроном, с образованием!”— видать, обидно ей стало, заплакала.
   —Но в колхозе всего один агроном, наш секретарь комсомольской организации,— прервал её Костров.
   —Он и есть. Только теперь уже из бывших, — скромно заметила Елена.
   —Как из бывших?
   —Переизбрали мы его на комсомольском собрании.
   —Переизбрали? — удивился Алексей. — Кто вам это посоветовал?
   —Никто, сами решили. Вы бы только послушали, что на собрании творилось! Девчата шумят. “Подлец ты, Олег! Ребенка на свет произвёл— родителей не спрашивал, а жениться , видишь ли, без их согласия не можешь!” Ребята их поддержали. Из комитета Пружинкина вывели, но в комсомоле оставили. Учли, что слово дал жениться на Гале. И роди тели согласились, а раньше уговорить их не смогли. На свадьбу меня пригласили. Одна лишь Галина мама не совсем довольной осталась,— Елена улыбнулась. — Ей хотелось Толю Нестерова своим затем иметь.
   —Кого же секретарём избрали? — спросил Костров.
   —Нестерова, Вы чем—то расстроены, Алексей Иванович,— взглянула она на него. — Возможно, я неправильно что сделала?
   —Правильно, но немного не так, как надо. Следовало бы с нами посоветоваться, секретаря партийной организации и председателя колхоза поставить в известность, Коллегиальность в любом деле необходима, а при решении кадровых вопросов в особенности. Наверняка,нас теперь упрекнут, что мы партийную организацию обошли при замене секретаря комсомольского комитета.
   Елена смущённо покраснела.
   —Я как-то не подумала об этом. Может, позвонить в колхоз, извиниться перед ними?
   —Хорошо, — Костров не договорил. Открылась дверь, и в кабинет вошёл второй секретарь крайкома комсомола Анатолий Куренчук. Среднего роста, склонный к полноте, он был нетороплив в движениях, самоуверен. Тяжелый подбородок, широкий, с горбинкой, нос, указывали на жесткость его характера; очки в темной роговой
   оправе, сшитый по заказу костюм шоколадного цвета свидетельствовали о хорошем вкусе и возможностях Куренчука.
   Увидев работников райкома, сидевших за столом, Куренчук поздоровался и тут же не преминул заметить: — Что-то вы не очень радостно отвечаете на моё приветствие. Неужели полагаете, что я проверять вас прибыл?
   —Пути Господни неисповедимы, — с бесстрастным видом ввернул Ракитин, и Куренчук недовольно поморщился.
   —Господни, может быть, но не мои, — холодно отпарировал он. — У меня позиции определённые.
    Не присаживаясь на стул, пододвинутый Костровым, он прошёл к окну, смахнул с костюма ставшие заметными на свету пылинки, пытливо взглянул на работников райкома. Чуть дольше его взгляд задержался на Елене Луценко, и выражение лица у него смягчилось.
   —В прошлый раз я приезжал к вам не по своей охоте, — заговорил он уже дружелюбнее. — Прокол совершил ваш работник, и его непременно нужно было наказать за браконьерство. А вот теперь цель приезда у меня другая. — Он подошёл к столу, присел на стул рядом с Костровым. — Хочу посоветоваться с вами по проекту Балашова.
   — Хотите знать наше мнение? — с подчёркнутым спокойствием спросил Алексей. Секретарь крайкома бросил на него быстрый и в то же время испытующий взгляд.
   —Да нет, не совсем так, — сдержанно — снисходительным тоном ответил он. — Мы, пожалуй, и сами как-нибудь разберёмся, что к чему. Меня интересует другое. Что вы можете сделать для реализации проекта Балашова?
   —Об этом мы как раз и не подумали, — сухо ответил Алексей.
   —Очень жаль. Как начальник штаба ударных комсомольских строек, я внес на бюро крайкома предложение о сокращении сроков строительства целлюлозно—бумажного комбината и теперь очень рассчитываю на вас, точнее, на ваших лесозаготовителей, Сверхплановый лес, который они обещают дать новостройкам, придаст моему предложению материальную силу, а материальная сила, — в голосе его послышались шутливые нотки,— это не пути Господни. Не так ли уважаемый знаток священного писания? — насмешливо взглянул он на Ракитина.
   —Так—то оно так, — простодушно улыбнулся Валерий. – Только…
   —Что только?
   —Не получилось бы так, как в соседнем районе с лесокомбинатом. Седьмой год строят, а обещались в четыре уложиться. Уже и леса вокруг не стало.
   —У нас так не получится, — самоуверенно отреагировал Куренчук. — А вот у тебя, — губы его искривила язвительная усмешка,— всякое может получиться. Мы недавно за избыток юмора одного крупного деятеля с работы сняли, так что бери это на вооружение,— предупредил он и, немного помолчав, добавил, уже обращаясь к Кострову: — Настрой Ракитина мне, в общем – то понятен, но, говорят, что и ты, Алексей, не жалуешь проект Балашова?
   —Не жалую, — признался тот, — да и другие члены бюро тоже. Вчера мы приняли специальное постановление по этому вопросу.
   —Постановление бюро? — недоверчиво рассмеялся секретарь крайкома. — В июле апрельская шутка?
   —Нет, я вполне серьезно, — спокойно ответил Костров.
   —Без разрешения райкома партии?!
   —Посчитали, что проявлять заботу о будущем района можно и без разрешения.
   —Вот как! Посчитали! — на лице Куренчука проступили багровые пятна. — Не из-за такого ли посчёта один из вас в браконьерство ударился, второй на репликах стал специализироваться, третий, — он недобрым взглядом посмотрел на Алексея, — пытался наш пленум в дискуссионный клуб превратить о стиле и методах нашего руководства, а теперь и того более — пошел против установки райкома партии.
   —Установки не было, Анатолий Петрович,— возразил Алексей. — А вот моя просьба обсудить затею Балашова на заседании бюро была, но Николай Арсентьевич не принял её.
   —И правильно сделал! Есть проблемы, решения по которым принимаются не в районе. — Куренчук встал, крепко сжал руками спинку стула.— Нужно незамедлительно собрать членов бюро и отменить постановление .
   —Собрать членов бюро я могу, — спокойно ответил Алексей. — Но отменять своё постановление мы не будем.
   —Хорошо! — зло выдохнул Куренчук. — Тогда мы отменим его. Но только с оргвыводами!
   Через два часа, одевшись по-дорожному, секретарь крайкома вместе с работником совнархоза спешно выехал в Ягодный к Балашову.
   
    Глава тринадцатая
   
    АНОНИМКА
   
   “Обычный листок бумаги… Ничем не приметный. Но почему так взволнована Елена? Не в нем ли таится разгадка? “— подумал Костров и с каким-то смутным беспокойством поглядел на исписанный неровным почерком лист бумаги, который она подала ему вместе с утренней почтой.
   —Прочтите, я вас очень прощу, — приглушенным голосом заговорила Луценко. — Извините, что я сделала это первой — на конверте не было вашей фамилии.
   —Какие могут быть секреты в нашем доме, — скрывая тревогу, ответил Алексей. — Да вы присаживайтесь, пожалуйста.
   —Спасибо, — поблагодарила она, но продолжала стоять. — Что же вы не читаете? Пишут из Ягодного.
   Костров прочитал письмо. Задумался. Многие факты, о которых сообщал автор, были известны ему, но о них не знала Елена. Как большинство влюбленных, она была близорука к любимому человеку, не замечала теневых сторон его жизни. “ Как же поступить? — думал он. — Признать факты ошибочными — значит, пойти против совести, согласиться с ними — значит, причинить ей большую душевную боль”.— Почему вы молчите? Неужели поверили анонимке? — голос девушки задрожал от обиды. — Обвинить Владимира в браконьерстве, в доносе на Емельянова?! Да это просто нелепость какая—то! Володя порядочный парень. Он с риском для жизни спас меня и даже словом не обмолвился об этом. Что вы на это скажете?
   — Об этом лучше спросить Балашова.
   — И спрошу. Разрешите мне выехать в Ягодный.
   — Но в Ягодном сейчас Куренчук. Удобно ли?
   —Удобно. У нас через неделю свадьба, и мне бы не хотелось превращать её в вечер вопросов и ответов.
   —Хорошо, — неохотно согласился Алексей. — Можете выезжать прямо сейчас.
   Закрылась за Еленой дверь, и вновь все пошло в привычном темпе. Беспрестанно звонил телефон. Невзоров из Светлоозерска благодарил за помощь с фондами, докладывал, что досрочно сдали магазин, столовую, пять двухквартирных домов, приступили к строительству клуба.
   — Выпускники школ прибыли в Раздольное,— сообщала Наташа. — Десять человек приступили к работе на животноводческой ферме, остальные решили трудиться в овощеводческих бригадах. Встретили их приветливо.
   Секретари комитетов комсомола информировали о ходе рыбной путины, заготовке кормов.
   Костров заносил сведения в свою тетрадь, но делал это без прежнего увлечения. Утренний разговор с Еленой не выходил из головы. Настроение окончательно испортилось после тревожного сигнала из районного штаба по охране природы.
   —Потеряна связь с группой ребят, отправившихся во главе с Серёжей Дятловым в верховье Моади к Тигровой пади.
   — Но мы же им запретили этот поход!
   — Отпросились под честное слово, что далеко от населённых пунктов уходить не будут,
   —Зря вы согласились. Маршрут опасный.
   —Что же теперь делать?
   —Надо немедленно направить на розыски отряд старшеклассников и позвонить в Ягодный.
   —Туда мы уже сообщили, а вот кто поведёт ребят?
   —Назар Актанка. Попросите его от моего имени. А я в это время договорюсь с леспромхозом о транспорте. Попрошу две моторные лодки.
   Неприятности не приходят в одиночку. Вечером вызвал Щеглюк. Встретил недобрым взглядом.
   —Садись поближе. Рассказывай, чем тебе не угодил Балашов? Жалуется на тебя. Через неделю свадьба у него должна состояться. Сорвать её хочешь? Зачем анонимку показал Елене?
   —Она успела раньше с ней ознакомиться.
   —Очень плохо! Выходит, порядка нет в регистрации документов. Где эта анонимка?
   —Сейчас принесу.
   Вскоре Алексей подал её Щеглюку, и тот неторопливо стал читать письмо.
   —Пожалуй, подмечено, верно, в Ягодный добраться трудно, но долго так не будет. Скоро и там построим аэропорт... Обвинение Балашова в браконьерстве бездоказательно... Тайник браконьеров, может, и существует, но как его найдешь? Написал донос на Емельянова, чтобы ударить по райкому комсомола? Но он же согласился, чтобы Елена Николаевна работала у вас, значит, относится к вам с уважением... О прокуроре написано, пожалуй, правильно. Неравнодушен к дарам тайги. Разберёмся... А вот здесь уже явная ложь! Будто я поддерживаю Балашова, не веду жесткой борьбы с браконьерами, которые из—за икры губят рыбу, беспощадно истребляют зверя.
   —Но в письме не упоминается ваша фамилия, — осторожно заметил Костров.
   —Мне лучше знать, кто имеется в виду. Хозяин в районе один. Нет, нужно определенно найти этого анонимщика и наказать его!
   —Но это будет не по правилам, — спокойно сказал Алексей. — Во всяком случае, лично я против такого розыска.
   Он взял жалобу со стола, порвал её и бросил в корзину для бумаг.
   Щеглюк онемел от неожиданности, лицо его покрылось красными пятнами.
   —Как ты посмел! — наконец вернулся к нему дар речи. — Клевещут на меня, на главного инженера леспромхоза, да — да, я не оговорился, приказ о назначении Балашова на эту должность уже согласован с райкомом партии, а ты покрываешь анонимщика! — Он встал, прошёлся взад—вперед по кабинету, взглянул на портрет Н.С.Хрущева, висевший над его столом и, словно ощутив моральную поддержку, вновь заговорил с укором: — Твоё поведение в последнее время меня удивляет! Без ведома партийных организаций начинаешь менять комсомольских секретарей, принял решение бюро по проекту Балашова.
   —Но я же вам предлагал
   —А я тебе говорил — прервал его Николай Арсентьевич,— что решать будем не мы.
   —Что же тогда остается нам? Ждать, что скажет Куренчук?
   —Ирония твоя неуместна! Куренчук является председателем комиссии, и мы обязаны считаться с его мнением... А вот, кстати, и он сам,— вдруг обрадовано проговорил Щеглюк, увидев входившего в его кабинет секретаря крайкома комсомола.
   Куренчук, в темно-коричневой вельветовой куртке, в брюках из мягкой ткани, заправленных в резиновые полусапожки, не снимая берета, подошел к Николаю Арсентьевичу, крепко пожал ему руку. Кострову руки не подал.
   — Подожди меня у себя,— холодно проронил он, недвусмысленно дав ему понять, что хочет остаться наедине с Щеглюком.
   Алексей молча вышел из кабинета, прошёл к себе. Созвонившись с Ягодным и узнав, что ребят найти пока не удалось, с расстроенным видом достал из ящика стола пачку папирос, к которой не притрагивался со дня отъезда из района Бессонова, крепко сжал её в руке. Ему мучительно хотелось закурить, рассеять в табачном дыму неприятные мысли, и все же он не сделал этого. Переборов в себе искушение, выбросил смятую пачку в корзину для бумаг.
   Куренчук пришёл не скоро, спросил, не присаживаясь к столу: — Меня не искали из крайкома?
   —Нет — ответил Алексей. — А звонить — звонили и, между прочим, как-то странно. Заказывает, вроде, один, а к телефону подходят со всех отделов. Неужели на заказах стали экономить?
   —Не только на заказах, мы на всём стараемся экономить, — небрежно проронил Куренчук. — А вот тобой недовольны. Комсомольская “копилка” у вас самая скудная в крае, но пополнить ее можно, только предложение Балашова даст свыше трёх миллионов рублей экономии.
   —Вы так дорого оцениваете дым?
   —Дым? Я бы так не сказал, Балашов получил от меня добро, и сегодня его бульдозеры уже вспарывают старое русло Моади.
   —Вы дали добро?! Но его проект еще не рассмотрен. Наконец, существует наше решение.
   —Существует,— вновь с язвительной усмешкой проронил Куренчук, — впрочем, как и вы сами, Алексей Иванович, до бюро крайкома комсомола. Так что до скорой встречи! – уже с явной угрозой закончил он и вышел из кабинета. Тяжёлые, не по—летнему холодные, капли дождя падали на подоконник, забрызгивая пол, из полуоткрытых окон в коридор тянуло сквозняком, но Алексей не замечал этого.
   За какие-то полтора часа он сумел восстановить против себя двух влиятельных руководителей, каждый из которых даже в отдельности мог доставить ему немало неприятностей, а, объединившись, и вообще перекроить его судьбу, и все-таки не собственное “я” беспокоило его в эти минуты. Под угрозой вырубки был кедровый лес, через год – другой и Моади с ее родниково – чистыми водами ничем не стала бы отличаться от сотен других сплавных рек. Сердце Алексея сжалось от боли. Нужно немедленно выехать в Ягодный, заставить Балашова остановить бульдозеры!.А, впрочем, что это даст? Отсрочку на неделю? Нет, не то. Обратиться за помощью к Найдёнову, но сможет ли он помочь? Нет, нужно что—то другое. А что если обратиться с открытым письмом в защиту природы? Но куда и к кому? Район и край для него перекрыты. Может быть, в центр?.. А что, пожалуй, в этом есть резон. Именно там начался и идет сложнейший процесс перестройки общества.
   Алексей вынул из кармана, пиджака авторучку, пододвинул к себе чистые листы бумаги.
   Писал долго и трудно, не раз перечеркивал написанное и опять начинал все заново. Наконец, уже на рассвете, он закончил свое письмо в “Комсомольскую правду”, опустил его в почтовый ящик возле районного узла связи и в спешном порядке выехал в Полётное, где в это время находился в командировке Найдёнов — второй секретарь райкома партии.
   
    Глава четырнадцатая
   
    РЖАВЧИНА
   
   Как камень, неосторожно сдвинутый с места, вызывает порою обвал, так и анонимная жалоба внезапно разрушила кажущуюся прочность дружеского отношения Щеглюка к Алексею.
   Николай Арсентьевич был от природы в меру добр и отзывчив, умел на первых порах работы в партийном аппарате различать в массе людей отдельного человека, но позднее, уже в должности секретаря райкома, постепенно стал утрачивать эти качества, приобрел привычку “валового» подхода к людям, и доброта его потускнела, будто плёнкой подернулась. Так случается с чистым озерцом воды, когда оно вдруг с наступлением заморозков начинает как бы мутнеть, покрываясь хрупкой корочкой льда. Обладая правом решающего слова на заседаниях и подписи на деловых бумагах, ставя лично себе в заслугу то уважение, с которым коммунисты относились к райкому партии, он незаметно для себя поверил в исключительность своего положения, почти не сомневаясь в том, что без него никто и ничего в районе не решает. И вдруг без его разрешения Костров осмеливается отклонить предложение Балашова, взять под защиту анонимщика!
   Николай Арсентьевич не помышлял о замене первого секретаря райкома комсомола — Костров был трудолюбив, пользовался уважением в районе, но «урезонить» его следовало бы и лучше всего на бюро крайкома комсомола, как предложил Куренчук. Не поймет — придётся поговорить в райкоме партии. Вопрос сам по себе ясен, особых трудностей не вызовет, однако следует, пожалуй, определиться и по Балашову, среагировать на обвинение его в браконьерстве.
   Предупредив директора леспромхоза Басаргина до особого указания не подписывать приказ о назначении Балашова на должность главного инженера, Николай Арсентьевич вызвал к себе прокурора Семена Коростикова, с которым его связывала давнишняя дружба.
   В Вознесеновском районе Коростиков был помощником прокурора, после избрания Щеглюка первым секретарем Приамурского райкома партии тоже перебрался туда, но уже с повышением. На новом месте прокурор прижился быстро, зарекомендовал себя не только опытным блюстителем законов, но и страстным любителем живой природы. Он не мог, например, равнодушно наблюдать, как нерестится рыба, охотничий азарт пробуждался в нем, когда он бывал на норковой звероферме или же видел шкурки лисиц и соболей. Увлекался он и сбором дикоросов. Добытыми дарами тайги дорожил. Однажды, рассказывают, во время шторма волной захлестнуло его лодку, не оробел Коростиков, схватил корзину с грибами, с ней выскочил на берег, благо он рядом был, а потом уже на помощь соседскому мальчонке бросился, которого с собою по грибы взял.
   Прокурор вошёл к Щеглюку в кабинет быстрой, уверенной походкой, поздоровался за руку, присел за стол. Был он невысок ростом, худощав. Лицо мало выразительное, но взгляд острый, насмешливый.
   —Слушаю, Николай Арсентьевич, — произнёс он и тут же, заметив, что секретарь райкома чем—то расстроен, добавил: — Неприятности?
   —Да как тебе сказать, с жалобой одной нехорошей ознакомился.
   —Чья жалоба?
   —Анонимная.
   —Это не страшно — улыбнулся Коростиков — Анонимщиков мы не жалуем.
   —Так-то оно так, но как бы ход не получила. Кострову была адресована, а он может и к членам бюро за советом обратиться.
   —О чём же в ней пишут?
   —О разном, в том числе и о тебе,— с укором проговорил Щеглюк. — Будто в начале года ты получил от браконьеров пять соболиных шкурок.
   —От каких браконьеров? — возмущенно заёрзал на стуле Коростиков. — Самая настоящая ложь! Шкурки мне передал Балашов. Он знал, что мы готовились к юбилею района.
   —Но соболей я что-то не видел на нашем юбилейном вечере?
   —Их я подарил своей жене. Она же преподает географию в школе и должна хорошо знать живую природу.
   — Разумеется,— усмехнулся Щеглюк — Но где же мог взять Балашов столь дорогие подарки?
   — Видимо, экспроприировал у экспроприаторов. В тайге это случается.
   —А не действует ли он заодно с ними? — пытливо посмотрел на прокурора Николай Арсентъевич.
   —Исключено. Да мы с вами хорошо его знаем еще по Вознесеновскому району. Парень порядочный, внештатным работником рыбной охраны является. На него можно положиться.
   —Я тоже был в нем уверен... до сегодняшнего дня.
   —Что-то случилось?
   —Подтвердилась анонимка о тайнике в Тигровой пади.
   —Но при чем здесь Балашов? Насколько я знаю, тайники не по его части.
   —Но он в нем был! Ребята, которые скрывались в пещере, нашли в тайнике его записную книжку.
   —И что в ней? Записи о вывезенных кубометрах?
   —К сожалению, совсем другого рода,
   —Это уже хуже. Записи подтверждаются?
   —Нет. В тайнике, кроме разбитых бочек и нескольких старых шкурок, ничего не оказалось.
   Коростиков облегчённо вздохнул.
   — Следовательно, можно сделать вывод, что там ничего и не было.
   —Хотелось бы в это верить. Балашов – вот кто сегодня в центре событий, и вокруг него не должно быть тёмных пятен. Ты понимаешь меня, Семён Петрович?
   —Понимаю, Николай Арсентъевич.
   —Вот и хорошо. Через час в Ягодный по санзаданию вылетает вертолёт. Полетишь на нем. Я уже распорядился.
   —Так неожиданно? – вырвалось у Коростикова.
   —Ничего, со своими сотрудниками успеешь проститься, да и с женой тоже. Кстати, — Щеглюк вдруг иронически улыбнулся, — на твоём месте я бы посоветовал ей познавать живую природу с помощью каких—либо других средств.
   —Предлагаете вернуть собольи шкурки Балашову?
   —Нет, их надо передать в школьный музей и чем скорее, тем лучше. Во всяком случае, — он строго посмотрел на Коростикова, — такая география будет гораздо понятней и для детей, и для членов бюро райкома партии.
   События принимали явно нежелательный оборот. После телефонного звонка Кострова о находке ребят в Тигровой пади Николай Арсентьевич уже почти не сомневался, что Балашов связан с браконьерами или браконьерничает сам, но из этого вытекали последствия довольно неприятные не только для прокурора, но и для него самого. «Передоверился, — упрекал себя Щеглюк. — Не разглядел в людях червоточинки, а она может подвести. Во всяком случае, члены бюро “спасибо” не скажут. Не промолчит и Костров».
   Первый секретарь райкома комсомола, по его мнению, знал недопустимо много и мог злоупотребить этим. Нужно было принимать какие—то более действенные меры в отношении Кострова, сделать так, чтобы у того не оставалось времени на досужие разговоры. “Не переместить ли его директором строящегося предприятия в Светлоозерске вместо Невзорова?— подумал Щеглюк. — Стройка комсомольская, сам он закончил строительный техникум, необходимые навыки организаторской работы имеет... Пожалуй, это идея. Не уходить же самому в отставку... по состоянию здоровья».
   На следующий день из колхоза Щеглюку позвонил Найдёнов, поинтересовался районными новостями, спросил, как бы мимоходом, с каким настроем уехал Куренчук.
   —Дал команду вскрывать старое русло Моади,
   —Без коллективного согласия?
   —Молодое вино по своим законам играет, — пошутил Щеглюк. — А почему тебя вдруг это заинтересовало?
   —Костров ко мне заезжал посоветоваться.
   —Посоветоваться? — помрачнел Николаи Арсентьевич. — Наверное, на меня пожаловаться?
   —Чего не было, того не было. А что, собственно, могло произойти между вами?
   —Да ничего особенного, просто не поладили немного, — ответил Щеглюк и, чтобы замять неприятный для него разговор, спросил, как прошло заседание парткома.
   —Очень остро. Сделали внушение председателю колхоза, пообещал не своевольничать, советоваться с партийным комитетом.
   —Вроде давно уже при советской власти живем,— в раздумье проговорил Щеглюк,— а все еще кое-кто из хозяйственных руководителей недопонимает роль партийной организации. В свое время в Вознесеновском районе у нас нашёлся один такой, не любил честно жить, пушнину разбазаривал. Посоветовались мы и решили партийную организацию в его промысловой артели создать, а так как коммунистов в ней мало было, парочку из числа пенсионеров прикрепили. Совсем немного времени прошло, спрашиваем председателя артели: “Ну, как партийная организация?” “Маленькая,— отвечает,— но шибко работать мешает”.
   Найдёнов рассмеялся.
   —В жизни всякое бывает, — заметил он. — А Кострова все же поддержать надо,— возвратился он к начатому разговору. —Следовало бы подсказать крайкому комсомола, что в обиду его не дадим...Вы меня слышите, Николай Арсентьевич?
   —Да, да,— отозвался Щеглюк. — Непременно подскажу.
   В тот же день он позвонил Анатолию Куренчуку, но речь повел совсем об ином: о замене первого секретаря райкома комсомола.
   Договорились быстро.
   —А кого рекомендовать будем? — спросил Куренчук — Елену Николаевну?
   —В личной жизни у неё не всё ладится. Нас могут не понять в районе.
   —Кого же тогда?
   —Я думаю, Валерия Ракитина.
   —Стихи пописывает,— без особого энтузиазма отнёсся к его предложению
   секретарь крайкома.
   —Это не страшно, выветрится со временем, — заметил Николай Арсентьевич. — Зато молодой, энергичный, в юридическом институте учится. Я думаю, справится.
   —Что ж, можно, пожалуй, согласиться,— ответил Куренчук.
   На том и порешили.
   
    Глава пятнадцатая
   
    НА ОСТРИЕ ПРОБЛЕМЫ.
   
   Заседание бюро крайкома комсомола открыл первый секретарь Иван Матвеевич Лозовой. Он пришёл ровно за две минуты до его начала, не спеша, пригладил рукой густые тёмные волосы и привычно — удобно врос в кресло. Солнечный луч, отразившись от полированного стола, скользнул по его лицу, и он покосился в сторону окна. Тотчас из—за стола поднялся Анатолий Куренчук, задёрнул штору, затем предупредительно вежливо пододвинул ему тиснённую золотом папку. Иван Матвеевич поблагодарил кивком головы.
   “Как в хорошо отлаженном спектакле, — подумал Костров, подивившись артистичности движений Лозового и вкрадчивой услужливости “железного” человека.
   —Первым рассмотрим вопрос “Об инициативе баджальских лесозаготовителей и ошибках товарища Кострова”,— произнёс Иван Матвеевич. — Нет возражений?
   —Есть, — неожиданно для всех отрывисто прозвучал голос Алексея.
   —В каком смысле? Процедурном?
   —Нет, по существу вопроса.
   Лозовой, а вслед за ним и все присутствующие с неподдельным изумлением взглянули на Кострова.
   —Кто же так считает? Вы? —Не только я, но и другие члены бюро райкома комсомола.
   —Весьма смелое заявление, и мы постараемся...
   Секретарь крайкома не закончил свою мысль. Увидев вошедшего в зал корреспондента “Комсомольской правды”, о чём—то спросил Куренчука, тот недоумённо пожал плечами.
   —Проходите поближе, Сергей Николаевич,— изобразил на лице приветливую улыбку Лозовой. — Извините, что не сообщили вам о сегодняшнем заседании. Хотели его провести, так сказать, в узком кругу. Заседание внеплановое.
   —Надеюсь, не помешаю,— ответно улыбнулся Бессонов. — Люблю зауженные совещания, их добрый семейный настрой.
   —Да, да, конечно.— Иван Матвеевич почему—то смутился, вытер носовым платком внезапно вспотевшее лицо. — С вашего разрешения я, пожалуй, разденусь, — обратился он к членам бюро. — В зале очень жарко, — и, повесив пиджак на спинку кресла, продолжал: — Кострова не устраивает формулировка вопроса. Ну что ж, — он сделал паузу, и все замерли в ожидании остроумно—едкого замечания, на которые он был немалый мастер, но вместо этого неожиданно услышали: — Придётся внести поправку, после слов «товарища Кострова» укажем «и других членов бюро райкома ВЛКСМ». Надеюсь, дискуссировать не будем? — Он остановил предупреждающий взгляд на Алексее и, выждав для приличия несколько мгновений, с удовлетворением заметил:— Ну, вот и хорошо! Значит, не будем. Докладывайте, Анатолий Петрович, расставьте все и вся по своим местам.
   Признательностью засветились глаза Куренчука. Раскрыв блокнот с тезисами своего доклада, он неторопливо встал и с присущим ему достоинством заговорил об огромном воздействии приближающегося юбилея комсомола на рост трудового энтузиазма и инициативы молодежи, не скупясь на светлые краски, рассказал о рождении в крае нового патриотического начинания молодых баджальцев, с большой похвалой отозвался о главном организаторе этого почина Владимире Балашове, и вдруг настрой докладчика резко изменился, в голосе его появилась жёсткость, зазвучала ядовитая ирония.
   —Дать больше леса стране при минимальных затратах, обеспечить потребности ударных комсомольских строек в пиломатериалах за счёт сверхплановой древесины — разве такая инициатива может не найти поддержки?—спросил он, будто удивляясь нелепости собственного предположения, и тут же с иронией продолжал: —Оказывается, может. И у кого? У первого секретаря райкома комсомола того района, где родился этот замечательный почин. Ну, не пародокс ли это? Молодые баджалъцы за рациональное и эффективное использование лесных богатств, а комсомольский вожак за сохранение тайги в её дремучем виде. Молодые баджальцы за то, чтобы исправить ошибку природы, воссоединить реку Моади с Баджалом и пустить по ней лес, а комсомольский вожак опять—таки против, полагает, что молевой сплав — подорвет запасы лососёвых рыб в реке Моади. Я не ихтиолог, но и мне понятно, что лососёвые в наши реки приходят, чтобы отметать икру и погибнуть. Так неужели может помешать этому сплав, который заканчивается задолго до их появления? Безусловно, не может — Куренчук перевел дыхание, холодным, ненавидящим взглядом посмотрел на Алексея.— Мы активно включились в борьбу за комсомольские миллиарды, определили рубежи экономии для городов и районов края, ввели коэффициент трудового участия молодежи, а товарищ Костров опять за своё, считает, что всё это комсомольская показуха. Да, да, — секретарь крайкома повысил голос, чтобы перекрыть возникший шум, — я разделяю ваше возмущение. Товарищ Костров и по отношению к партийным органам занимает неправильную позицию. Только так, например, я расцениваю недавний факт замены комсомольского секретаря в селе Полётном в обход партийной организации.
   —Это моя ошибка,— вырвалось у Елены Луценко, сидевшей рядом с Алексеем.
   —Ваша?— тут же с холодной иронией протянул Куренчук. — Нет, не ваша, Елена Николаевна, а товарища Кострова. И не просто ошибка, а нечто большее. Посудите сами, — уже обращаясь к членам бюро, продолжал он,— райком партии поддержал инициативу баджалъцев и, тем не менее, товарищ Костров собирает членов бюро и принимает постановление прямо противоположного порядка. Так что же это? Просчёт? Ошибка? Нет, ни то и ни другое! Это линия, причём политическая, линия, антипартийная сущность которой делает невозможным его дальнейшее пребывание на комсомольской работе.
   Секретарь крайкома закрыл блокнот, обвёл взглядом притихший зал, будто в пустоту посмотрел на Алексея. Он был уверен, что достиг своей цели. Аккумулятор недоброжелательности по отношению к Кострову был заряжен настолько основательно, что дальнейшая судьба секретаря райкома как комсомольского работника уже не вызывала сомнений.
   —Будут ли вопросы к Анатолию Петровичу? — негромко спросил Лозовой. — Нет? Хорошо. Может быть, вам что-нибудь непонятно, Алексей Иванович? — обратился он к Кострову.
   —Пожалуй, только одно, невесело улыбнулся тот. — Такой доклад! — и не видно милиции.
   —Ничего, дождешься и милиции!— с недоброй усмешкой тут же отпарировал Куренчук.
   Лозовой, чья комсомольская деятельность началась в конце сороковых годов, неодобрительно поморщился.
   —Ну, зачем же вы так, Анатолий Петрович, — укоризненно проговорил он. — Слава Богу, этот рубеж мы, кажется, уже перешагнули. Садитесь, пожалуйста. А вы, Алексей Иванович, проходите поближе. Обвинения очень серьезные, — закончил он строго.
   Алексей прошел вперёд, встал возле трибуны, полуоборота к членам бюро.
   —Обвинения действительно очень серьезные, — вытерев рукой выступившие на висках капельки пота, с горечью произнёс он. — Только несправедливы они, почти всё в докладе поставлено с ног на голову.
   —Может быть, приведешь факты?— с показным безразличием вставил Куренчук.
   —Хорошо,— сдержанно ответил Алексей. — В своем докладе вы говорили об инициативе молодых баджальцев, но её не было, когда мы принимали на бюро своё постановление. Существовал лишь один замысел Балашова. Инициативу баджальцев организовали вы, чтобы ударить по нашему постановлению.
   —Значит, инициатива всё—таки появилась,— с удовлетворением заметил редактор молодежной газеты. — И вы отменили свое постановление?
   —Не сочли нужным. Что замысел, что инициатива — одинаково губительны для района.
   —И райком партии того же мнения? — последовал тут же вопрос Лозового.
   —Райком партии? — вдруг будто споткнулся Алексей.— Не знаю. Я несколько раз предлагал Щеглюку обсудить суть замысла Балашова на партийном активе, но он не поддержал меня.
   —И вы решили провести бюро райкома комсомола? — Да. — Без согласия первого секретаря?
   —Когда дому угрожает пожар, важнее принять меры, — спокойно ответил Алексей, и тотчас взорвалась зыбкая тишина зала.
   —Это вызов райкому партии! — послышалось из передних рядов, где сидели заведующие отделами крайкома.
   —Пусть объяснит, что значит комсомольская показуха, — громко и зло выкрикнул Александр Попов, главный помощник Куренчука по вопросам экономии и бережливости.
   —Тише, товарищи! — жестом руки успокаивая присутствующих, недовольно произнёс Лозовой. — У вас будет время выступить. Продолжайте, Алексей Иванович.
   —Да, я действительно говорил о комсомольской показухе,— не стал отрицать Костров. — Считаю и сейчас, что в комсомольскую «копилку» нужно зачислять только то, что имеется в лицевых счетах экономии молодых рабочих, а не прибыль в процентном отношении к численности молодёжи.
   —Ставите под сомнение коэффициент трудового участия молодежи? — нахмурился Лозовой.
   —Просто считаю неудобным делать золото из зеленых листьев, как того желают товарищи Куренчук и Попов,— с иронией ответил Алексей, и вновь по залу прокатилась шумовая волна, только на этот раз она уже не была одного диапазона, как прежде, и этот неожиданный сбой в настроении зала не понравился Анатолию Куренчуку. — Может быть, лишить его слова?— предложил он Лозовому, но тот отрицательно покачал головой.
   —Могут не понять,— сухо сказал он, покосившись взглядом в сторону корреспондента “Комсомольской правды”. — Пусть говорит.
   Выждав с минуту, пока в зале не установилась тишина, Костров заговорил прежним немного ироничным тоном:— В своем докладе Анатолий Петрович упрекнул нас, что мы подменяем органы лесной и рыбной охраны. А что делать? На сегодняшний день несостоятельность этих органов очевидна. Работники лесхоза даже штрафы за лесонарушения оформляют в кабинетах лесозаготовителей, не выходя на деляны, указывают суммы, спущенные финансовым отделом райисполкома. А рыбная охрана? Что имеет она? Да по сути дела ничего, кроме нескольких тихоходных лодок. Зато тот, кто губит живую природу, имеет все, даже должности. Совсем недавно, например, в Тигровой пади наши ребята нашли записную книжку одного из таких браконьеров, так в ней перечисляется добыча не на одну тысячу рублей.
   —Записная книжка Владимира Балашова?— снисходительно небрежным тоном проронил Куренчук.
   —Именно его.
   —Вот видите, Иван Матвеевич, — обращаясь к Лозовому, с язвительной усмешкой произнёс Куренчук, — как некоторым комсомольским работникам изменяет политическая ориентировка. Не кто иной, как Балашов, первым сообщил нам о браконьерстве Емельянова, а он его туда же причисляет.
   —С тайником в пещере Тигровой пади сейчас разбирается прокурор района,— перебил его Алексей.
   —Уже разобрался,— вновь небрежно проронил Куренчук. — Свою записную книжку Балашов намеренно оставил в тайнике браконьеров.
   —Намеренно? — вдруг рассмеялся Костров, — Где же тогда их добыча, которую он так старательно занёс в свою книжку?
   —По сообщению прокурора он сдал её в коопзверпромхоз на общую сумму двести восемьдесят одна тысяча рублей пятьдесят копеек и, между прочим, отказался от положенного ему вознаграждения.
   Алексей внезапно почувствовал, как под пиджаком стала предательски намокать рубашка, впервые как—то растерянно посмотрел в зал, на Елену Луценко.
   —Когда он сдал пушнину? — повернулся он вновь к Куренчуку.
   —А разве это что-нибудь меняет? — откровенно насмешливо ответил тот.— Во всяком случае, для тебя?
   —Да, для меня действительно, пожалуй, уже ничего не меняет, — признал своё поражение Алексей. — Я могу сесть?— обратился он к Лозовому.
   —Садитесь,— разрешил Иван Матвеевич. — Вопрос по существу ясен. Или, может, у кого есть какие—то сомнения?
   — Есть,— произнёс секретарь Хабаровского горкома комсомола Василий
   Привалов.— Именно сама ясность вызывает сомнения.
   —Ну, тебя-то понять можно,— снисходителъным тоном заметил Лозовой.— Также своевольничать любишь. Все школы города в курятники превратил, а ведь добрые люди вначале с дома начинают. Ну да ладно, сейчас пока не об этом. Значит, высказаться хочешь?
   —Да уж лучше потом, когда меня обсуждать будете,— с усмешкой ответил секретарь горкома и уже серьёзно добавил:— А вот с проектом постановления я все же не согласен.
   —Что ж, раз появились сомнения, разрешите, в порядке исключения, задать один вопрос корреспонденту “Комсомольской правды”, который недавно побывал в Приамурском районе, — спокойно произнёс Лозовой. — Вы, не возражаете, Сергей Николаевич? — обратился он к Бессонову, сидевшему за отдельным столиком.
   —Если это так необходимо, — неожиданно холодно ответил тот.
   —Ради объективности,— миролюбиво улыбнулся секретарь крайкома. — Насколько я осведомлён, вы подготовили большой материал о баджальских лесозаготовителях. Как скоро мы его можем увидеть в газете?
   —Материал я задержал у себя.
   —Как задержали? — с нескрываемым изумлением проговорил Лозовой. — Он же был включен в тематический план редакции!
   —Попросил исключить.
   —И как к этому отнеслись в редакции?
   —На работе оставили, — дипломатично ответил корреспондент.
   —Понятно! — обрадованно воскликнул секретарь крайкома. — Значит, позиция вашей газеты совпадает с нашей позицией?
   —Вот этого я утверждать не могу, — уже сдержаннее сказал Бессонов. — Как раз сегодня в редакции будет обсуждаться письмо Алексея Кострова в защиту природы.
   —Вот как! — внезапно будто потускнели для Лозового солнечные лучи. Такого поворота событий он явно не ожидал. Задумался. “Неужели я в чём-то ошибаюсь? Да нет, не может этого быть. Щеглюк настроен вполне определённо, да и Куренчуку верить можно». Отогнал неприятную мысль, произнёс с легкой иронией:— Выходит, за помощью обратился, Значит, не очень уверен в своей правоте. А вот нам, слава Богу, никуда не надо обращаться, сами пока принимать решения можем,— и более жёстко: – Итак, есть предложение поддержать инициативу молодых баджалъских лесозаготовителей, а постановление бюро Приамурского райкома ВЛКСМ, о котором здесь шла речь, отменить,— секретарь крайкома сделал паузу. — И по товарищу Кострову... от работы его освободить... Все согласны? Что, не все?
   —Ладно… По Кострову соберёмся еще раз,— наконец прервал затянувшуюся паузу Лозовой. — Членов бюро прошу остаться, все остальные могут быть свободными.
   Алексей с Еленой вышли в коридор, встали возле окна. Мимо проходили работники крайкома и с каким-то особым любопытством поглядывали на Кострова, задерживали свой взгляд на Елене Луценко. Подошёл Сергей Бессонов, дружески улыбнулся.
   —Живой? — спросил он шутливым тоном и тут же продолжал с добродушной усмешкой: — Не печалься, старик! В жизни всякие повороты бывают. Завтра, например, в совнархозе совещание состоится специально по молевому сплаву, а затем и наша газета своё слово скажет, так что, выше голову! Жизнь не любит, когда на неё смотрят грустными глазами.
   —Спасибо, Сергей Николаевич, за доброе слово,— взгляд Алексея потеплел.
   —Ну, вот и повеселел немного, — одобрительно заметил Бессонов. — Может быть, ко мне с Еленой Николаевной в гости зайдёте? Правда, чуть попозднее.
   Написал статью, неприятную для здешних футболистов, так они ночью на моих окнах отыгрались. Застеклю — тогда, пожалуйста, заходите. С женой и сыном познакомлю, да и на ружье посмотрите, которое Назар Актанка кетовой икрой заряжал. На самое видное место его повесил. — Он улыбнулся. — А доклад Куренчук все же ловко построил, — вернулся он к проведённому заседанию бюро крайкома комсомола. — Если бы я не побывал в твоем районе, во многом бы ему поверил. А вот Иван Матвеевич допустил пробуксовку, а ведь говорил, что для него принять решение все равно, что раку ногу оторвать.
   Алексей рассмеялся.
   В это время из зала заседаний вышел Анатолий Куренчук. Услышав смех Кострова, недоумённо пожал плечами. Ему было непонятно, как может смеяться человек, которого снимают с работы. “Комплекс неполноценности”, — презрительно подумал он и исчез за дверью своего кабинета, обитой чёрным дермантином.
   
    Глава шестнадцатая
   
    ТАКОГО ЕЩЕ НЕ БЫЛО
   
   Иван Матвеевич Лозовой никого не принимал. Он сидел за столом и сосредоточенно перечитывал стенограмму заседания бюро по Приамурскому району.
   Казалось, ничто не вызывало сомнений: ни характер самого вопроса, ни процедура его обсуждения. Тогда что же во всем этом вдруг заинтересовало заведующего отделом крайкома партии Лобанова? Почему ему понадобилась эта стенограмма?
   “Прежний заведующий отделом партийных органов так бы не поступил,— с обидой подумал он. — Он бы непременно пригласил меня к себе или бы сам зашёл ко мне, чтобы перекинуться добрым словом, дать нужный совет, а этот только что объявился из “глубинки” и уже начинает заводить свои порядки. Не позвонил, не объяснил, что к чему. Да и стенограмму, почему-то запросил не сразу. Неужели решил что-то перепроверить сначала?»
   Конечно, как секретарь крайкома комсомола, Иван Матвеевич мог свободно позвонить тому же Лобанову, поинтересоваться, почему тот вдруг затребовал стенограмму, но он не сделал этого. Произошёл какой-то непонятный сбой в их взаимоотношениях, и это лишало его привычного спокойствия и уверенности в себе.
   Передав стенограмму в отдел партийных органов, Иван Матвеевич вызвал из гаража автомашину и выехал на ней за город, чтобы несколько часов побыть в одиночестве на берегу Амура.
   К концу рабочего дня он вновь возвратился в крайком комсомола и тотчас позвонил Щеглюку, но его на месте не оказалось. По словам его помощника он вместе с Найдёновым в срочном порядке вылетел в Хабаровск по вызову крайкома партии. Иван Матвеевич ощутил смутное беспокойство, набрал номер телефона Куренчука, но в ответ услышал лишь редкие продолжительные гудки. “Наверное, где-то в своем отделе”,— подумал он и позвонил Александру Попову.
   —Нет, не заходил,— ответил тот. — Ещё утром он ушёл в крайком партии и больше на работе не появлялся.
   Такого еще не было. Расстроился Лозовой. Возможно, поэтому собственный вызов в крайком партии он воспринял с облегчением. “Лучше ужасный конец, чем ужас без конца”,— вспомнилось ему старое французское изречение.
   Заведующей отделом Николай Алексеевич Лобанов встретил его не очень любезно.
   —Присаживайтесь,— сухо предложил он, — Меня интересуют ваши выводы по Приамурскому райкому комсомола.
   —Они изложены в стенограмме, — лаконично ответил Лозовой.
   —И кем заменить Кострова уже, наверное, продумали?
   —Разумеется,— расценил его вопрос, как поддержку Лозовой. — Райком партии предлагает кандидатуру Валерия Ракитина. Парень хороший! Сумеет выправить положение.
   —Какое положение?— внезапно с хрустом переломился карандаш в руке Лобанова. — Не пойму, как можно в наше время на основе сомнительных данных так легко решать судьбу человека?!
   Лозовой понял, что попал впросак.
   —Мы действовали сообща с райкомом партии, — попытался оправдаться он.
   Щеглюк еще не райком партии! Найдёнов—второй секретарь, другого мнения о ваших выводах, считает их не только ошибочными, но и вредными... Три дня я занимаюсь Приамурским районом и также все более
   убеждаюсь в их несостоятельности. Костров, хотя и горяч, и резковат немного, но парень честный и добросовестный. Одним из первых в крае он организовал общество по охране природы, развернул борьбу за спасение рыбных и лесных богатств и в том, что вчера в совнархозе, было принято решение о постепенном прекращении молевого сплава древесины, несомненно, есть и его заслуга. А его открытое письмо в защиту природы в сегодняшнем номере “Комсомольской правды”! Успели прочитать?
   —Нет.
   —А жаль! Он справедливо замечает, что в безудержной гонке за кубометрами вырубаются леса даже в водоохранной зоне, загрязняются реки, отчего страдают прежде всего малочисленные коренные народы края, для которых с незапамятных времён рыба и охота являются основой их существования… Не пойму, почему же вы так предвзято отнеслись к нему? Почему предварительно не посоветовались в нашем отделе? Разве вам не звонил Щеглюк?
   —Нет.
   —Странно,— удивился Лозовой. — Он же был инициатором освобождения Кострова от работы, заверил меня, что лично переговорит с вами.
   —Вероятно, не располагал основательными доводами, а может и по другой причине, — иронически произнёс Лобанов. — Да что теперь о нём вести речь! Через пару дней он переходит на хозяйственную работу, а на его должность мы будем рекомендовать Найденова. Кстати, в Приамурск выезжает группа работников краевой прокуратуры, чтобы разобраться с делами районного прокурора и некоторых других должностных лиц.
   Иван Матвеевич подивился такому повороту событий. “Круто берёт, хотя и работает недавно, — уважительно подумал он о Лобанове. — Быть ему секретарем крайкома партии”. Но не угадал Лозовой. Пройдут годы. Немало других работников аппарата поднимется по служебной лестнице, в их числе и не очень способные, но зато удачливые, а Николай Алексеевич по—прежнему будет возглавлять отдел — слишком нужным окажется он в этой должности для первых руководителей крайкома партии.
   —Выходит, нам следует пересмотреть свое отношение к инициативе баджалъцев? — после непродолжительного молчания произнёс Лозовой.
   — Непременно. А вот инициативу школьнкиов краевого центра по выращиванию птицы надо поддержать.
   — Но есть сигналы, что в школах нарушается учебный процесс.
   —Это временная мера. Строительство птицефабрики завершается, и скоро питомцы ребят перейдут туда... Что же еще вас смущает?
   —Горком комсомола действовал без нашего ведома и согласия.
   —Честь мундира, значит, заговорила?!— с укором произнёс Лобанов. — Суть не в форме, а в полезности инициативы. У многих ребят пробудился большой интерес к выращиванию птицы.
   —Мы располагаем и другими данными. Кое-где вместо них бабушки ухаживают за цыплятами.
   И такое бывает,— впервые за время их беседы, улыбнулся Николай Алексеевич, — Дело новое. Нужно помочь горкому комсомола и в направлении студенческих отрядов в помощь рыбозаводам и совхозам края на период рыбной путины и уборки урожая.… И вот ещё что,— Николай Алексеевич как-то пытливо посмотрел на Лозового. — В своём комментарии к открытому письму Кострова корреспондент пишет и о вас, особо отмечает ваши дипломатические способности уходить от острых проблем. Замечание не из приятных, особенно для комсомольского работника. Так что делайте выводы.
   —Я вас понял,— выдохнул Иван Матвеевич, тяжело поднялся со стула и, чуть ссутулившись, вышел из кабинета.
   
    Глава семнадцатая
   
   УМЕТЬ ПРИПОДНЯТЬСЯ НАД СОБСТВЕННЫМ “Я”
   
   Почти неделю прожил в Хабаровске Алексей Костров. Несколько раз он заходил в крайком комсомола, просил разрешения на выезд, но получал отказ.
   —Повремените, — отвечали ему. — Вопрос в стадии согласования.
   Такая неопределённость тяготила его.
   —Звонили из Приамурска, спрашивали, когда возвращается. Дважды приглашала к телефону Зоя Хрусталёва. Успокаивала.
   —Не переживай, Алексей, — с нежностью в голосе говорила она. — Без работы не останешься, — и, слегка понизив голос, добавляла: — Не понимаю, почему Елену Николаевну там задерживают. Дел в райкоме много. Могли бы и позднее пригласить.
   —Вздыхала, и он понимал “ревнует”.
   На третий день после заседания бюро Костров предложил Елене сходить в горком комсомола. Она охотно согласилась.
   Василий Привалов, худощавый, тёмно-русый парень, встретил их приветливо.
   —На работу устраиваться пришёл? — с доброй улыбкой взглянул он на Алексея.
   —Нам бы с вашими делами познакомиться, со строителями встретиться, чтобы к себе в район пригласить, Плоховато у нас с кадрами в новом совхозе.
   Секретарь горкома комсомола не скрыл своего удивления.
   —Мне казалось, тебе сейчас не до этого, — сказал он. — Очень рад, что ошибся... Так и быть, помогу вам сагитировать десятка полтора строителей, заодно и город покажу.
   —В педагогический институт заезжать не будем?— спросила Елена.
   —Пожалуй, не стоит. Абитуре не до нас, а студенты далеко. В этом году мы впервые несколько отрядов на рыбную путину направили. Благодарят. И хозяйственники довольны... Извините.
   Он поднял трубку зазвонившего телефона. Не дослушав до конца, произнёс недовольным тоном:
   —Перестарались. Немедленно снять! Нет, вы посудите, что придумали, — обратился он к своим гостям.— Лозунг написали “Лежа на боку природу не сохранишь!”
   —Очень остроумный, — улыбнулась Елена.
   —Не спорю, но где повесили! В здании Совнархоза. Узнают в крайкоме — еще один выговор схлопочу. А, да всё равно,— он неожиданно рассмеялся, и лучистые морщинки сбежались в уголках его глаз. — Два уже есть, третий не повредит. Главное, — он повернулся к Алексею, — ребята после твоего письма в “Комсомолке” по-настоящему загорелись желанием помочь природе...
   В течение двух дней секретарь горкома комсомола знакомил их с краевым центром. Трудовой ритм большого города захватил Алексея и Елену. Они побывали на заводах и фабриках встретились со строителями.
   Одиннадцать юношей и девушек согласились выехать на работу в Раздольненский совхоз, и Костров был доволен. На исходе пятого дня Алексея пригласил к себе Лозовой.
   Беседа была недолгой.
   —Протокол заседания бюро по вашему отчету мы аннулировали, — сообщил он. — Можете с Еленой Николаевной возвращаться в район.
   —Но как меня встретит Щеглюк?
   —Уже не встретит. Переезжает в Хабаровск. Так что работай спокойно, обиду на меня не держи.
   В гостиницу Костров возвратился в хорошем настроении. Рассказав Елене о беседе с Лозовым, пригласил её в ресторан. Заняли столик в середине зала.
   Оркестранты запаздывали, и в ресторане было тихо. Не гремела оглушительно музыка, не клубилась пыль, которую так охотно поднимают во время танцев захмелевшие пары.
   Алексей налил себе в рюмку водки, Елене — сухого вина.
   —Выпьем за успешное окончание нашей затянувшейся командировки,— предложил он.
   —Не пойму, почему мне они выезжать не разрешили?— сказала Луценко.
   —Вашу кандидатуру я вместо себя предложил. Может, поэтому?
    Елена внимательно посмотрела на него.
   —Странно, но мне кажется, что я где-то уже раньше видела вас, Алексей Иванович... Давно хотела спросить: вам не доводилось бывать в Яхроме?
   —Был однажды. Знакомый парень тётушку решил навестить и меня с собой пригласил. Помню, пока он с ней разговаривал, я в дом прошёл и вдруг какая-то девчонка, лет двенадцати, навстречу выскочила, обнимать меня стала.
   —За брата вас приняла,— покраснела Елена.
   —Я так и подумал. Чужого вы бы не стали так обнимать. Уж больно нескладный и стеснительный я был в ту пору, да и одет был не по моде, как впрочем, и сейчас.
   Он засмеялся.
   —Разрешите присесть к землякам,— услышали они вдруг знакомый голос и повернулись одновременно. Возле столика стоял Владимир Бала шов. В безукоризненно сшитом темно-сером костюме он выглядел очень эффектно.
   —Садись,— не очень любезно пригласил Алексей.
   —Спасибо, — поблагодарил Владимир и, подозвав официантку, сделал заказ.
   —Не слишком ли много для одного?— заметила Елена.
   Коньяк и шампанское, я думаю, не повредит нашей встрече,— ответил Балашов. — От чистого сердца угостить вас хочу. Сегодня, как-никак первый день потрудился в совнархозе. Понравилось. Люди деловые, на идеи смелые. Будто в родную стихию попал. А как у тебя дела, Алексей? Слышал, после выступления “Комсомолки” вернули тебя на работу?
   Костров ничего не ответил. Отодвинув поданный Владимиром коньяк, налил в свою рюмку водки. Не притронулась к фужеру с шампанским и Елена.
   Балашов сделал вид, что не заметил их отчуждения, заговорил миролюбиво, обращаясь к Кострову.
   —Сочувствую тебе Алексей. Я при деле, ни в чём не нуждаюсь. А что есть у тебя? — уже иронически продолжал он.— Ни кола, ни двора, одни неприятности.
   —Что, правда, то, правда,— согласился Алексей. — Трудновато живу. И все же не в личном, благополучии я вижу смысл нашей жизни. По-моему главное для человека — уметь приподняться над собственным “я”, видеть других людей.
   —А по мне все-таки лучше наоборот, — насмешливо рассмеялся Владимир. — Чтобы не затеряться в массе людей, я предпочитаю приподнимать собственное “я”.
   —Кому что дано, — холодно заметил Алексей и, немного помолчав, добавил, уже обращаясь к Луценко: — Извините, Елена Николаевна, за этот бесплодный спор. Я, пожалуй, пойду. Мне нужно позвонить в Приамурск.
   Он расплатился с официанткой и вышел из ресторана.
   —Не понимаю тебя, Владимир, — укоризненно проговорила Елена., —Почему ты так зло относишься к Кострову?
   —А ты что, может, замуж за него собираешься?
   —Если бы предложил, возможно, и не отказалась. Он порядочный парень. Скажи мне откровенно, что произошло между вами? Он говорил мне, что вы даже дружили когда-то.
   —Верно, дружили, — признался Владимир,— да вот не поладили из-за одной девчонки. Она меня любила, а он её. Но ни мне, ни ему не досталась. Слишком совестливой оказалась. Вообще-то они больше друг для друга подходили. Оба не от мира сего, непрактичные.
   —Где же она теперь?
   —Случайно узнал, Братскую ГЭС строит, комсомолъско — молодежной бригадой монтажниц командует.
   —Замужем?
   — Вроде, нет. Но для меня она теперь — пройденный этап.
    Горячим румянцем вспыхнуло лицо Елены.
   —Ты несправедлив, Владимир! Бьешь по прошлому и по мне... Ну что же, ищи свой очередной этап! — с горечью сказала она и, не слушая его объяснений, встала из-за стола и вышла из зала.
   В гостинице, на третьем этаже, перед комнатой дежурной она остановилась. Из-за полуоткрытой двери слышался голос Кострова.
   —Все нормально. Завтра возвращаемся в Приамурск… Телеграмму? Нет, не получил... Переслали её мне? От кого? От Наташи?! — голос Алексея дрогнул. — Прочитала “Комсомолку”, приглашает в Братск?
   —Но у меня сейчас путь только один — в свой район.… Не думаю ли её навестить? Не знаю, Зоя, честное слово, не знаю. Телеграмма пришла с задержкой в пять лет… Считаешь, что непременно надо встретиться… Откровенно сказать, хотелось бы... Ну почему же ты вдруг замолчала?.. Ты плачешь? Почему?.. Я действительно ещё не решил, как поступить…Ты слышишь меня? Отвечай Зоя…
   Но, видимо, она положила трубку. Через минуту Алексей вышел из комнаты дежурной и, не заметив, Елены, прошёл в свой номер, открыл окно.
   В чистом безоблачном небе, будто кто-то пригоршнями рассыпал жемчужные зёрна, а в домах один за другим гасли огни. Город засыпал, устав от дневных хлопот, и в эти минуты наступившей тишины мы прощаемся с героями нашего повествования.