Глава первая
    ТРЕВОГА МОАДИ
   
   Много рек и речушек в Хабаровском крае, но едва ли какая из них сравнится с Моади! Удивительно чистые и прозрачные воды этой реки, не замутнённые молевым сплавом, славятся обилием рыбы, а тайга по её берегам, не тронутая рукой человека, — всевозможной дичью, дикими животными и пушными зверьками.
   Неспокойным и гордым характером наделила природа реку Моади. Стремительная в своём течении, она широким потоком несётся по тайге, судорожно бьётся на перекатах, с шумом налетает на встречные преграды, пытаясь их сокрушить, но напрасно. И тогда плачет река, роняет слёзы на каменистые склоны сопок, кружится в водовороте, затем отступает в сторону и, петляя, бежит дальше.
   Как и другие реки, берущие начало в отрогах горного хребта Сихотэ-Алиня, Моади впадает в Амур. Но, говорят, было время, когда не ему, а светлому Баджалу отдавала она свои воды. Только недолгой была их дружба. Обидел ее чем-то Баджал, и гордая Моади круто отвернулась от него. Забив свое устье камнями и галькой, образовала несколько рукавов и устремилась на юго—запад к величавому Амуру.
   С тех пор прошло немало лет. На правом берегу Амура поселились люди. В устье Баджала они соорудили сплавной рейд, и вскоре скрежет пил, шум падающих деревьев взорвали тишину первобытной тайги.
   Пробовали люди покорить и Моади. Сотни кубометров леса отправили они россыпью вниз по реке, но не дошли они до Амура.
   Призвав на помощь ливневые дожди, рассерженная Моади вышла из берегов и выбросила бревна в тайгу, где когда—то проходило её старое русло.
   И отступили лесорубы, ушли из посёлка Ягодного. Но недолгим было торжество Моади, — другие люди пришли им на смену. Они не рубили лес и не сплавляли его по реке, но зато безжалостно уничтожали её живое богатство.
   Особенно много браконьеров собиралось в Ягодном осенью, во время нереста кеты, когда река буквально вскипала и как бы текла вспять под неудержимым натиском упругих рыбьих тел, идущих плотными косяками в её верховья.
   Охотничьим азартом загорались тогда сердца браконьеров. Тот, кто был посмелее, промышлял рыбу ночью, при свете фонарей и костров, разложенных на несгораемой подставке прямо в лодке. Более робкие держались берега. Спрятавшись в укромном месте, они били рыбу острогой, потрошили ее и, забрав икру, поспешно уходили, оставляя после себя на галечных косах окровавленные тушки кеты.
   Вольготно жилось браконьерам в их штаб—квартире в Ягодном, пока к руководству Баджальским лесопунктом не пришел Владимир Балашов. Неожиданно для многих из них он развернул широкое строительство в старом посёлке, а в начале 1958 года перенес туда из Баджальска контору лесопункта. Потеснив браконьеров, он вскоре приступил к разработке главной части своего плана — покорения Моади. И, словно разгадав его коварный замысел, гневно зашумела река, но голос ее протеста, особенно громкий на перекатах, был непонятен людям.
   
    Глава вторая
   
   Злой умысел человека или коварство реки
   
   Ранним майским утром от правого берега Моади, на котором расположился посёлок Ягодный, отошла оморочка.
   Было сумрачно. Туманная дымка, поднима-ясь над фарватером реки, наползала на берег и там рассеивалась, оставляя на траве и листьях кустарника мелкие капли росы.
   Не первый раз спускался по реке Моади на оморочке Владимир Балашов. Преодолевая опасные места, он обычно избегал ненужного риска, а сегодня был осторожен вдвойне. Взгляд его голубых, с лёгким прищуром глаз, все чаще останавливался на Елене Луценко, сидевшей напротив.
   — Не смотри на меня, Володя. Следи за рекой, — шептала она, крепко сжимая руками борта неустойчивой лодки. — Утонем.
   Выпускница Московского педагогического института чувствовала себя явно неуютно на хрупкой оморочке. Речная сырость проникала сквозь одежду. Ноги в резиновых сапогах затекли, руки мёрзли, но убрать их с бортов лодки она не решалась. Временами оморочка днищем задевала за гальку, на поворотах сильно кренилась на борт, и тогда сердце у нее замирало.
   —Зря я согласилась спускаться на лодке, —проговорилаона.—Лучше бы пешком идти в Приамурск.
   —Не бойся, Елена! Сейчас взойдёт солнце и всё другим станет, — сказал Владимир и, будто в подтверждение его слов, над
   тайгой ярким пламенем вспыхнула заря, сверкнули первые лучи солнца. Золотистыми паутинками они пронизали крону деревьев,
   росших на берегу, и сразу же заискрилась на перекатах Моади.
   Словно разбуженный лучами солнца, подул свежий ветерок, и тихо зашумела листва деревьев, явственнее стал слышен запах цветущей черёмухи. Заклубился и вскоре рассеялся туман над горными отрогами, открыв белизну снежных вершин. —Ну как, Елена, нравится тебе теперь Моади? — спросил
   Владимир.
   — Не очень. Вот если бы в бетон ее одеть.
   — Как твою Яхрому?
   — Да.
   — Но тогда бы она потеряла свое очарование.
   — Зато плыть по ней было бы спокойнее.
   Елена улыбнулась. С наступлением дня она почувствовала себя увереннее, не спеша, отогрела дыханием озябшие пальцы рук, сделала попытку приподняться в лодке. Оморочка качнулась, и девушка вновь быстро прилегла «Коварная, ничего не скажешь. Того и гляди, перевернётся», — вздохнула она и с грустью посмотрела на берег, мимо которого проплывала лодка. Внимание ее привлёк куст тополя, полузатопленный водою. Быстрое течение словно играло с ним, и он то сгибался до самой воды, то резко выпрямлялся, и тогда зелёный листочек, чудом сохранившийся на нём, мелко-мелко дрожал. “Как провинив-шийся ученик”, — подумала Елена, и ей вдруг почему-то захотелось вернуться назад в Ягодный к своим непоседливым, но милым ребятишкам.
   
   Оморочка — небольшая лодка, выдол-бленная из тополя.Неожиданно оморочка резко накренилась на борт. Девушка на мгновение замерла, затем осторожно повернулась к Владимиру. Тот уже стоял в лодке и шестом отталкивался от полузатонувшего дерева, принесённого откуда—то рекой. Лицо его слегка порозовело от напряжения, ветерок шевелил светлую прядь волос, выбившуюся из—под меховой шапки.
   Всего три года прошло, как приехал Балашов в район, но его уже знали многие. Руководители леспромхоза говорили о нём, как о способном, перспективном работнике, таёжные следопыты ценили в нем другое — мастерство охотника и рыбака, и девушка втайне гордилась своим знакомством с Владимиром. Высокий, широкоплечий, освещённый трепетными лучами солнца, он казался ей воплощением мужской силы и красоты.
   — В школе говорят, что ты задумал сделать Моади сплавной рекой. Это правда? — спросила Елена.
   Балашов отнюдь не был суеверным человеком, но ему вдруг показалось, что при этих словах Моади как будто на мгновение задержала свой бег, потемнела, и лёгкая тень беспокойства промелькнула на его лице.
   —Стоит ли сейчас говорить об этом, — крепче обычного сжимая кормовое весло, ответил он. — Вот прибудем в Приамурск и тогда ...Он не договорил. Лицо его внезапно побледнело. Впереди, всего в нескольких метрах за поворотом, перегородив фарватер реки, лежало дерево. Ревела в ярости Моади, но лиственница, опираясь на упругие ветви, как на шипы, сопротивлялась напору воды. Обойти её было невозможно — слишком поздно Балашов заметил опасность.
   —Пригнись! – закричал он и всем телом навалился на Луценко. будто железными прутьями ударило по днищу и правому борту оморочки, сорвало шапку с головы Владимира. Лодка перевернулась, и тотчас ледяная
   вода обожгла лицо девушки, проникла сквозь меховую куртку. У Елены перехватило дыхание, стремительное течение сбило её с ног, прижало к стволу лиственницы. Словно живые, заплясали перед нею ветки дерева, больно ударяя по лицу.
   Елена поняла, что попала в западню, из которой ей не выбраться, с ужасом почувствовала, что задыхается, теряет сознание, и вдруг чьи-то сильные руки подняли её и вынесли из воды.
   Очнулась Елена на галечной косе. Рядом весело потрескивал костёр, ветерок, согретый солнечными лучами, пробегал по лицу. Владимир нежно гладил руками её темно-русые волосы.
   —Спасибо, Володя, — выдохнула она, прижимая его руки к своему лицу, — Я знала, что ты всегда мне поможешь.
   “Бедняжка, — с состраданием взглянул на неё Владимир. — Видно, сильно испугалась, если даже не помнит, как выбралась на берег”.
   —Ты чем-то расстроен, — продолжала Елена. — Да у тебя кровь на лице! — вдруг с тревогой воскликнула она.
   —Пустяки, — улыбнулся Балашов. — Царапнуло немножко, а вот в голове шумит, —признался он. — Если бы не шапка, тяжело бы пришлось.
   —Что же теперь будем делать?
   —Прежде всего, подождем, пока просу-шится у костра наша одежда.
   —Тебе, наверное, было трудно снимать её с меня, — улыбнулась Елена. — Она же насквозь промокла.
   И снова Владимир не понял, говорит ли она серьезно или шутит. Ведь, когда он увидел ее, лежащую без сознания, на ней уже не было ни куртки, ни сапог.
   —Оморочку разбило, — не ответив на ее вопрос, сказал он.— Нужно идти к Горному, до него четыре километра. Пройдём по старому руслу Моади, по которому она когда—то бежала к Баджалу, а оттуда в Приамурск. Спешить не будем, всё равно на пленум райкома комсомола ты уже не успеешь. — Что ж, я согласна,— ответила Елена. – Надеюсь, Костров извинит меня за опоздание. Он очень хотел встретиться со мною.
   — А мне, признаться, этого бы не хоте-лось,— нахмурился Владимир.
    — Уж не ревнуешь ли ты меня к нему? — ласково обняла его Елена.
   — Даже в мыслях не допускаю такого, — Балашов весело рассмеялся, но Елена вдруг с удивлением заметила, что глаза его при этом не смеялись, оставалисьхолодными, и ей стало немного не по себе.
   — Говорят, он не одобряет твоего желания сделать Моади сплавной рекой?
   — Ну и что из того! Мой проект не комсомол, а райком партии рассматривать будет. Река – не царская невеста, чтобы ею только любовались. Именно потому я уже в этом году буду рубить кедровый лес и сплавлять его по Моади. Так что пусть шумит Костров, никто его не поддержит, разве только браконье-ры…Браконьеры,— в раздумье повторил Владимир и, вдруг что-то вспомнив, быстро встал и направился туда, где разбило их оморочку.
   Течением уже размыло землю между узловатыми корнями лиственницы, и теперь они напоминали лапы гигантского паука. “Вероятнее всего, именно Моади подмыла эту лиственницу, — подумал Владимир. — Рукам человека не под силу опрокинуть её вместе с корнями”.
   Неожиданно он увидел в воде какой—то блестящий предмет округлой формы. Он наклонился и осторожно поднял его. Это были карманные часы, швейцарской марки, хорошо знакомые ему. Они ещё шли, нечётко отстукивая секунды.
   Балашов задумался. Выходит, владелец часов был здесь и совсем недавно. Но для чего? Чтобы устроить эту западню? Едва ли. Свалить лиственницу в одиночку — даже ему не по силам... Может быть, он помогал кому—то другому? Но кому? Даже те, с кем Владимир не ладил, не могли пойти на подлость, зная, что в лодке женщина. А если не знали? Так кто же все-таки устроил западню? Моади? Но она часов не носит. Выходит, люди… Что ж, он попытается добиться правды у их владельца...
   Балашов положил часы в карман, подошёл к Елене. Лицо его было озабоченным, глубокая складка раздумья прорезала лоб.
   —Скажи мне, Елена, ты никому не говорила, что хочешь со мной на лодке спускаться? — спросил он.
   —Нет.
   —Значит, думали, что я буду один...
   —Объясни мне, Володя, что произошло?
   —Вчера мне сообщили, что на реке нет заломов, а сегодня лодка вдруг попадает под “расчёску”. Не странно ли это?
   —Но дерево могло упасть само по себе. Ты что-нибудь обнаружил?—Нет, ничего. Во всём виновата река. Её течение подмыло
   берег, и дерево рухнуло в воду, как ты верно заметила, само по себе, — Владимир произнёс последние слова спокойно и даже улыбнулся, но Елена не поверила ему, и горечь обиды впервые за время их знакомства возникла в её душе.
   
    Глава третья
    Вакантная должность
   
   В райком комсомола Елена шла со сме-шанным чувством беспокойства и любопытства. Почти год она была в составе райкома, но Костров еще ни разу не звонил ей по телефону, и вдруг этот звонок. «Приезжайте, мне обязательно надо с вами поговорить».
    «0 чём?»,— думала она и терялась в догадках. Купание в горной реке не прошло для неё даром. Лицо её слегка побледнело, отчего брови и ресницы казались темнее обычного, а мягко очерченные губы, которых еще не коснулась помада, более яркими, нежно-вишневого цвета.
   Внезапно, почувствовав лёгкую слабость, девушка остановилась, присела на скамейку возле пятистенного дома. «По-хорошему надо бы отлежаться,— вздохнула она,— а я почти сразу же с дороги и в райком. Как будто в школу на первый звонок спешу».
   Тёплые лучи солнца согревали её лицо. За светло-зелёной изгородью цвели яблони и сливы. Белоснежным облаком они нависали над землёй, источая ароматный запах.
   Отдохнув несколько минут, Елена подня-лась со скамейки и вскоре подошла к двухэтажному зданию, на втором этаже которого находился райком комсомола. Главный штаб молодежи района своим шумным оживлением каждый раз напоминал ей учительскую во время большой перемены, но сегодня здесь было непривычно тихо, и, встревоженная этой тишиной, она решила зайти вначале к Наташе Заксор.
   Заведующая отделом учащейся молодежи сидела за столом и что-то писала. Увидев Елену, отложила в сторону бумагу, быстро встала и пошла ей навстречу, радостно улыбаясь.— Здравствуйте, Елена Николаевна!
   —Здравствуй, Наташа,— слегка наклонив-шись, обняла её Луценко.
   Ей нравилась эта невысокая, хрупкая на вид нанайская девушка своей искренностью и непосредственностью. — У вас сегодня почему-то тихо в райкоме. Уж не случилось ли что — нибудь?
   Наташа смутилась.
   —Затишье после пленума,— помолчав, негромко ответила она. — Да вы не обращайте на это внимания. Лучше расскажите, почему у вас ссадины на лице? Не с медведем ли повстречались на лесной тропе?
   — С медведем встретиться не пришлось,— улыбнулась Елена,— а вот в горной реке искупались с Владимиром.
   —В ледяной воде? — зябко поёжилась Наташа. — Как же вы решились?
   —Да уж, конечно, не по своей воле.
   —Что же произошло? Расскажите.
   —После беседы с Костровым. Он у себя?
   —У себя, — Наташа неожиданно вздохнула, как-то сразу потускнела. — Неприятность у нас большая, Елена Николаевна. Не хотелось
   вам о ней говорить, да вы все равно скоро узнаете... Сергея Емельянова с работы сняли.
   —Второго секретаря? За что?
   —Кто-то в крайком сообщил, что он в тайге браконьерничал.
   —И это правда?
   —Да, Серёжа признался, что ходил с ружьем к Тигровой пади.
   Хотели выговором ограничиться, да Куренчук из крайкома с прокурором на своём настояли. Освободили его, а Кострову на вид поставили за бесконтрольность.
   —Но кто же мог сообщить в крайком?
   —Не знаю. Видно, кому-то выгодно бросить тень на райком комсомола, — голос её дрогнул, в карих, слегка раскосых глазах показались слёзы.
   —Не расстраивайся, Наташа,— ласково произнесла Елена.
   —Обидно всё-таки. Ну, какой же Серёжка браконьер! Он и ружья-то своего не имеет. Я два раза выступала на пленуме, да
   бесполезно. Ещё и в беспринципности обвинили... Как хорошо, что вы приехали, Елена Николаевна,— вдруг быстро заговорила она. – Бросайте-ка свою гостиницу и приходите ко мне ночевать. Простуду вашу малиновым вареньем лечить будем, да и ссадины найдем, чем смазать,— Наташа смахнула рукой слезу, улыбнулась. — Придёте?
   —Переговорю с Костровым и обязательно приду, — ответила Луценко.
   Первый секретарь райкома был не один, когда она вошла к нему в кабинет. Более дюжины ребят в красных футболках уютно и, казалось, надолго расположились за длинным столом, покрытым голубой бархатной скатертью.
   Елена посмотрела на ребят, на Алексея. Среднего роста, с коротко остриженными русыми волосами, он стоял перед ними и увлечённо говорил о предстоящем сорев-новании по футболу между детскими школьными командами. Увидев Луценко, прервал свой рассказ, приветливо улыбнулся.
   —Простите, я не помешала?— спросила она.
   —Я ждал вас, — ответил Костров. — Присаживайтесь поближе. — Он пододвинул ей свой стул, на спинке которого висел его пиджак. — Мы сейчас закончим нашу беседу.
   Последние его слова явно не понравились ребятам. Они зашумели, неприязненно взглянули на вошедшую девушку.
   —Тише! — прикрикнул на них русоволосый крепыш, лет двенадцати, видимо, капитан команды, — Нам и вправду не до ночи же сидеть, — и, повернувшись к Кострову, добавил: — Я предлагаю завтра соревнование начать. —Не торопись, Сережа. Через неделю. Таково решение бюро райкома. Займёте первое место — получите приз и Почётную грамоту, а три лучших футболиста — бесплатные путевки в пионерский лагерь “Орлёнок”. На заседании бюро мы также рассмотрели и другой очень важный вопрос о создании в нашем районе общества
   — Озорников,— быстро подсказал кто-то, и ребята дружно рассмеялись. — Общества озорников? — с притворным изумлением переспросил Костров — Да разве нужно решение райкома, чтобы его создать? По-моему, оно само образуется, стоит только собраться нескольким мальчишкам вместе. Я, случайно, не преувеличиваю, Елена Никола-евна? — спросил он, обращаясь к Луценко. — Нисколько. Любой учитель, а особенно классный руководитель, подтвердит это, не раздумывая.
   Елена улыбнулась, и её светло-серые глаза с зеленоватым оттенком, которые минуту назад казались немного строгими, осветились весё-лыми искорками.
   —Выходит, я не ошибся,— сказал секретарь райкома. — Нет, мы другое, более мирное общество решили организовать — общество друзей природы и принимать в него будем ребят по рекомендации комитетов комсомола и пионерских дружин. Лесхозу поможем новый лес выращивать, а осенью в поселке парк разобьем и назовем его парком имени сорокалетия Ленинского комсомола.
   —И рыбу спасать будем? — спросил Серёжа.
   —Непременно.
   —И с браконьерами будем бороться?
   —А как же без этого.
   — Вот и проговорились, Алексей Иванович, — рассмеялся Серёжа. — Выходит, общество наше не совсем мирным будет.
   —Выходит так,— улыбнулся секретарь райкома. — Очень хорошо, что ты его уже своим называешь. А теперь пора и по домам. До свидания.
   —До свидания!— нестройным хором ответили юные спортсмены, неохотно покидая кабинет. Алексей закрыл окно, присел к столу напротив Елены.
   —Перед пленумом мне сообщили,— мягко произнёс он,— что ваша лодка перевернулась и вам пришлось пережить трудные минуты.
   —Я бы сказала — даже сверх трудные. Ваша Моади оказалась весьма холодной красавицей.
   —Все горные реки несут к морю холод ледников, и Моади — не исключение, — заметил секретарь райкома и, немного помолчав, добавил: — Быть может, нам лучше отложить наш разговор на завтра?
   —Нет, почему же? Я чувствую себя хорошо. Вы можете даже приоткрыть окно.
   Алексей внимательно посмотрел на Елену, на её теплую шерстяную кофточку спортивного покроя и, словно убедившись, что свежий воздух ей не повредит, подошёл к окну, приоткрыл его и снова присел к столу.
   — Сегодня на пленуме мы утвердили план подготовки к юбилею комсомола,— сказал он. — Объявили строительство Светлоозер-ского леспромхоза и совхоза в селе Раздольном комсомольскими стройками.
   Решили по примеру молодых рабочих Свердловской области и Харькова усилить борьбу за экономию и бережливость, дополнительно создать пять отрядов “легкой кавалерии”, внести в комсомольскую ’’копилку” триста тысяч рублей. Так что дел будет невпроворот. — Я понимаю ваши заботы,— отозвалась Елена,— но едва ли чем могу вам помочь. Мои возможности как рядовой учительницы довольно-таки ограничены.
   —А что если их расширить?
   —Любопытно, каким же образом?
   —Переходите на работу в райком комсомола.
   —Ах, вот оно что! — улыбнулась Елена, поправляя рукой ниспадавшие на плечи волосы. — А я-то все думала, для чего вы меня пригласили на беседу.
   —Именно для этого.
   —Но я не отношусь к идеальной категории людей. У меня есть недостатки.
   —Я, например, пока вижу только один, который может несколько усложнить вашу работу в комсомоле.
   —Какой же?— заинтересовалась девушка. — Отсутствие опыта?
   —Это не страшно, с годами придет.
   —Тогда какой же?
   Алексей неожиданно смущённо покраснел.
   —Так какой же? — повторила она свой вопрос, сделав вид, будто не замечает его смущения.
   —Вы очень красивы.
   —О, это тоже не страшно, — рассмеялась Елена, — с годами пройдет... А, что же все—таки случилось с Емельяновым?
   — До сих пор не могу понять, — Алексей встал, прошелся по кабинету, остановился перед Еленой.— Заблудился, говорит, в тайге, потом к Тигровой пади вышел, на какую-то пещеру набрёл недалеко от Ягодного и, как он меня уверял, охотника в ней увидел. Спрашиваю, что за охотник, каков с виду? Отвечает, крепкий, плечистый, с широкой окладистой бородой, в очках, сквозь которые голубые глаза проглядывают. Встретил он его неприветливо, но чаем с мёдом угостил. А что было дальше, Емельянов как тяжёлый сон вспоминает. Какие-то уродливые звери вдруг рядом появились, он стрелял в них из ружья, но они не испугались, набросились на него, и тут он потерял сознание, а когда очнулся, возле него на снегу лежала убитая косуля — самое грациозное животное тайги.
   —Сергей так и на пленуме рассказывал?
   —Нет, что вы! Над ним бы просто посме-ялись,
   —История странная, — задумчиво произ-несла Елена. — А что если мед пьяным был? — высказала она предположение.
   —Каким?
   —Пьяным. Таким бывает мед самый ран-ний, когда цветёт багульник. Он дурманит разум человека.
   —Откуда вы про это знаете?
   —Рассказал Балашов.
   —Балашов?— пытливо посмотрел на неё Алексей. — Вот уж не думал, что он и пчело-водством интересуется! А про этот случай с Емельяновым он, случайно, ничего вам не говорил?
   —Нет. Он обычно не посвящает меня в такие истории. А вы что, в чём-то подозреваете его?— неожиданно спросила она.
   —Почему вы так решили?
   —Вы, мужчины, плохие дипломаты. Всё, о чем вы думаете, написано на вашем лице.
   —Это, пожалуй, верно, — согласился Алексей.— Меня, действительно, смущает его внешнее сходство с владельцем пещеры.
   —Внешнее сходство? — удивлённо взглянула на него Елена, — Но у него нет ни бороды, ни очков. А глаза... Как вы полагаете, Алексей Иванович, какого цвета у вас глаза?
   — Серые, если верить зеркалу.
   —А я бы сказала, с голубизной. Так что и вы могли находиться в пещере, если только она существует.
   —Любопытно, — рассмеялся Алексей. — Выходит, и меня можно причислить к брако-ньерам. Что ж, в таком случае сдаюсь со всеми своими подозрениями. А теперь всё же скажи-те, как нам быть с вакантной должностью?
   —Не знаю, Мне надо посоветоваться.
   —С кем? В школе?
   —Нет, с Балашовым.
   —С Балашовым? Почему, именно, с ним?
   —Осенью я выхожу за него замуж.
   —Вот как!
   —Да. Сегодня утром он спас мне жизнь, и я приняла его предложение... Мне бы очень хотелось, Алексей Иванович, чтобы вы подружились с ним, — добавила она, взглянув на его внезапно помрачневшее лицо.
   —Не вижу в этом необходимости,— сухо ответил он. — Мы уже были когда—то друзьями.
   —Владимир мне не рассказывал об этом.
   —И вряд ли расскажет, слишком невесело закончилась наша школьная дружба... А где же сейчас наш общий знакомый? Не уехал в Ягодный?
   —Нет, скорее всего уже находится в райкоме партии у Щеглюка вместе с директором леспромхоза Басаргиным. «Вот оно что! — встревоженно подумал Алексей.— По пустякам первого секретаря от работы они, конечно, отрывать не будут. Значит, придумали что—то очень серьезное и это что-то наверняка связано с Моади».
   — Вы извините меня, Елена Николаев-на,— сказал он. — Я вынужден прервать нашу беседу, но только на время. Мне обязательно нужно встретиться с Щеглюком. А вы подумайте над моим предложением и не спешите ответить отрицательно. Хорошо?
   Он проводил её до двери, затем прошёл к столу, снял со спинки стула пиджак, надел его и быстрым шагом пошел по коридору в левое крыло здания, где размещался райком партии.
   
    Глава четвёртая
    Дерзкий замысел Балашова
   
   Кабинет первого секретаря райкома партии Николая Арсентъевича Щеглюка был всегда открыт для Кострова.
   —Проходи, комсомол, проходи! — приветливо встретил он Алексея и на этот раз. — Мы уже заканчиваем беседу с Виталием Сергеевичем, так что через несколько минут буду к твоим услугам.
   Балашова в кабинете не было, и Алексей с облегчением вздохнул. “А, собственно, чего я волнуюсь,— подумал он, усаживаясь на стул возле открытого окна. — Никто не разрешит ему рубить кедровый лес на левом берегу Моади, а если бы даже и разрешили, как его вывезти? Дорог в тайге нет, сплав тоже отпадает. Моади не пропустит его к Амуру по своим рукавам. Балашов знает это не хуже меня, но почему же тогда все-таки перебрался в Ягодный, за десять километров от места лесозаготовок, добивается встречи с Щеглюком? Уж не думает ли предложить использовать вертолеты? Нет, едва ли. Цену кубометра он знает’’.
   Тёплый ветерок, пробегая за окнами, шевелил легкие шторы, нёс с собою запах цветущих яблонь, распустившейся черёмухи и особенно близкий для Кострова смолистый запах хвойных деревьев, который всегда как-то успокаивающе действовал на него, отвлекал от тревожных мыслей.
   Прошло почти двадцать минут, как он нахо-дился в кабинете Николая Арсентъевича, но секретари райкома партии, казалось, забыли о его присутствии.
   Николай Арсентьевич то садился за стол, то вставал и, жестикулируя, прохаживался по кабинету. Высокий, по-спортивному подтяну-тый, он выглядел моложе своих сорока пяти лет. Полное, чуть смуглое его лицо было красивым, волосы пшеничного цвета, зачёсан-ные на бок, прикрывали начинавшую лысеть голову. Из-под светло- серого костюма выглядывала безукоризненно чистая белая сорочка.
   В райкоме Щеглюк обычно долго не засиживался. Его нередко-можно было видеть в Хабаровске, где за последнее время участи-лись совещания актива, и в сёлах района. Кажется, он знал в лицо не только всех коммунистов, но и многих жителей, охотно встречался с ними, выступал с лекциями и беседами, вопросы решал быстро и уверенно.
   Второй секретарь Виталий Сергеевич Найдёнов и внешне, и по своему характеру был другого склада человек. Среднего роста, несколько грузный, он казался медлительным и неповоротливым. Широкие брови, причём одна выше другой, тяжёлый подбородок, несоразмерно высокий крутой лоб не придавали ему особой привлекательности, но глаза, умные и на редкость внимательные, скрашивали его лицо, как-то быстро и надолго располагали к нему собеседника.
   Возле кабинета Виталия Сергеевича всегда толпились люди. Решал он вопросы, не спеша, твёрдо и основательно.
   “Наш Николай Арсентьевич хорошо знает, где что лежит, — сказала как-то райкомовская секретарша Лида,— но куда что положить, лучше знает второй, хотя и на местах бывает реже”.
   Найдёнов не часто приглашал к себе работников райкома комсомола, обычно сам заходил к ним, интересовался, как и над чем работают, что планируют. Подсказывал. К Кострову относился строже. “Неужели не доверяет?”— думалАлексей. И случай-то вроде пустячный был, после которого Виталий Сергеевич удвоил внимание комсомольскому аппарату. Вбежал он как-то к нему в кабинет и чуть ли не с порога помощи попросил.
   “Завтра пленум райкома, а председатель колхоза имени Кирова комсомольских активистов не отпускает, путина, мол, идёт. “Кто с ним разговаривал?”— спросил Найдёнов.
   “ Инструктор по оргработе”.
   “ А лично ты?”
   “ Нет”.
   Посмотрел на него Виталий Сергеевич, нахмурился слегка. “Понимаешь, Алексей, мне позвонить нетрудно, но не хочется тебя к иждивенчеству приучать. Попытайся вначале сам, хочешь с моего телефона. Не выйдет, тогда уж я вмешаюсь, поддержу тебя”.
   Вспыхнул Алексей, обиделся, но позднее, когда сам переговорил с председателем колхоза и тот не только отпустил комсомоль-цев, но и выделил им даже катер для поездки в райцентр, понял суровую правоту слов Найдёнова и больше с такими просьбами уже не обращался.
   С тех пор прошло немало времени, но чувство неловкости, какая-то робость перед ним остались в его душе.
   Беседа в кабинете первого секретаря, видимо, длилась долго. Виталий Сергеевич отложил в сторону блокнот, взглянул на пепельницу, тяжело вздохнул.
   Он курил и много. Когда находился в своём небольшом кабинете, обычно открывал окно. Однажды, рассказывают, поздним вечером, холодновато было, вместо окна дверь приоткрыл. В это время тётя Настя уборку вела. Взмолилась бедняжка’’. Прикройте, говорит, пожалуйста, Виталий Сергеевич, свою дверь, дышать в коридоре нечем’’.
   Щеглюк не курил и другим работникам аппарата в своём кабинете не разрешал, но пепельницу имел – специально для представителей краевых органов, которые подчас считали своим долгом выкурить по нескольку папирос во время доверительных бесед с первым секретарём райкома.
   Аппаратные совещания и заседания бюро Николай Арсентьевич проводил многочасо-вые, и, как правило, без перерыва. На робкие замечания курильщиков шутливо отвечал, что курение — это вредное расточительство времени и здоровья.
   Алексей с сочувствием поглядел на Найдёнова, прислушался к разговору.
   —Ты безусловно прав,— в голосе Щеглюка звучала обеспокоенность, — Лесозаготовки теперь, пожалуй, наиболее слабое звено в нашей работе.
   И все же мы можем поправить положение дел, выполнить годовые обязательства по вывозке леса.
   —Каким образом? Форсировать строитель-ство Светлоозерского леспромхоза? — Нет, это отпадает. Совнархоз отказывает в выделении дополнительных средств и механизмов. Нам нужно искать резервы в Приамурском
   леспромхозе.
   — В таком случае я завтра же повстречаюсь с его руководителями. —Почему завтра? — Николай Арсентьевич неожиданно улыбнулся. — Сегодня посоветуемся. Через десяток минут они будут здесь с каким-то очень любопытным предложением на этот счёт. Так что можешь пока перекурить. Зайдешь вместе с ними,— и, повернувшись к Кострову, спросил: — Какие-нибудь неотложные дела?
   —Да нет,— ответил Алексей. — Мне бы хотелось поприсутствовать при вашей беседе с Басаргиным.
    —И с Балашовым,— заметил Щеглюк. – Вы же, кажется, в одной школе с ним учились?
   —Учились когда-то.
   —Что же голос-то не очень веселый? Неужели не радует встреча со школьным
   товарищем?
   — От пленума еще не отошёл, — укло-нился от прямого ответа Алексей.
   —Емельянова жалко? А мне ты думаешь, его не жаль. Из многодетной семьи, техникум недавно окончил. Но что поделаешь. За
   убитую косулю надо же отвечать.
   —Но её могли и подбросить, когда он лежал на снегу без сознания. — Что-то ни мне, ни тебе даже зайца никто не подбросит, а уж о козе или, к примеру, о корове и говорить не приходится,— рассмеялся Щеглюк. Затем, вновь приняв серьёзный вид, добавил:—
   Сегодня мне сообщили, что в Хабаровске раскрыли большую группу спекулянтов, торгующих мехами. Следы в нашу тайгу ведут. Так что мы правильно поступили. Браконьер, — безразлично какой, — большой или малый, не может быть
   на руководящей работе.… Ну, а что тебе ответила Елена Николаевна? Встречался с ней?
   —Встречался. Пока не даёт своего согласия.
   —Ничего. Пусть спокойно заканчивает учебный год, а затем встретимся у меня. Явных причин для отказа я не вижу.
   —Осенью она выходит замуж.
   —Что ж, это естественно. За Балашова?
   —Да.
   —Я так и полагал. Хорошая пара! — одобрительно заметил Николай Арсентьевич. — Поженятся, о Балашове подумаем, переведём в райцентр. А что, парень толковый, деловой. Неплохим главным инженером леспромхоза может быть. Как ты считаешь?
   Алексей не успел ответить. Открылась дверь, и в кабинет вслед за Найдёновым вошли Басаргин с Балашовым.
   Кострову часто приходилось бывать у первого секретаря райкома партии и по тому, какой походкой входили в его кабинет хозяйственные руководители, он научился безошибочно определять, как идут дела на их предприятиях. Шаг лёгкий, пружинящий — и можно не сомневаться — с планом хорошо, неуверенный, замедленный, — значит, вышла неустойка. Подчас даже у одного и того же руководителя в течение года менялась походка, а вот у Басаргина она была всегда одинаковой — вразвалку, хотя и у него бывали срывы.
   “Как медведь ходит, при любой погоде и зимой и летом”, — шутливо заметил как-то Щеглюк.На критику Басаргин обычно реа-гировал спокойно, без присущего отдельным руководителям чувства раздражительности и даже, когда кто-либо свыше, узнав от него о провале плана, употреблял в его адрес выражения, почерпнутые из живой разго-ворной речи, не обижался, понимал, как трудно иногда бывает при таких известиях удержаться в рамках печатного слова.
   Среднего роста, широкоплечий, несколько медлительный на вид, он неторопливо прошагал мимо длинного полированного стола, поздоровался с Щеглюком, крепко пожал руку Кострову.
   Балашов повёл себя по-иному. Сжимая в левой руке свёрнутый в рулон лист ватмана, он остановился на ковровой дорожке, неподалёку от входной двери, сдержанно, с достоинством произнёс: — Здравствуйте, Николай Арсентъ-евич!— кивнул головой в знак приветствия Алексею. Удивления при виде его не показал. Был он в лёгкой замшевой куртке с «молнией», тёмно—серых брюках в черную полоску. На правой щеке Владимира приметно выделялся небольшой шрам.
   Взгляд Алексея скользнул по ладно скроенной фигуре Балашова, задержался на его модных лакированных туфлях. В райцентре такой обуви в продаже не было. “Значит, привёз с собой и сумел уберечь их от воды,— подумал Алексей,— Но как же ему удалось спасти свои вещи и одновременно помочь Елене? Непонятно”.
   —Кто будет докладывать? — вопрос Щеглюка прервал размышления Алексея, напомнил о главном, ради чего он пришёл к нему в кабинет.
   —Автор проекта,— ответил Басаргин.
   —Хорошо, — согласился Николай Арсентьевич. — Только покороче.
   Владимир неторопливо развернул лист ватмана, на котором был изображен Баджаль-ский лесопункт с его мастерскими участками и лесосырьевой базой, положил его на стол. Щеглюк с Найдёновым подошли к нему, склонились над картой, Басаргин с Костровым остались на месте возле окна. Один из них знал, другой догадывался о намерениях Балашова.
    —Заготовку древесины мы намечаем начать вот здесь, на левом берегу реки Моади,— сказал Владимир, указывая карандашом на обозначенный им лесной массив. Это всего в двадцати километрах от Горного. Состав лесонасаждений очень выгоден для нас: кедр, ель, пихта, так что рубка по сути дела будет сплошной. Запас древесины более пяти миллионов кубометров.
   — В тайге всегда кубометров много, — нетерпеливо перебил его Щеглюк, — а вот, сколько у тебя?
   —Рассчитываю на сто тысяч и уже в этом году, — уверенно ответил Владимир.
   —На сто тысяч? — недоверчиво взглянул на него секретарь райкома. — Почти столько же, сколько заготавливаешь сейчас? Да нам бы половины этого хватило, чтобы красные штаны на себя надеть... Хорошо, предположим, ты заготовишь эти кубометры, а как вывезешь?
   —Будем сплавлять по Моади.
   —По Моади? — не мог скрыть своего разочарования Щеглюк. — Да разве тебе неизвестно, что такая попытка уже была, но закончилась провалом! Чтобы сплавлять лес по этой реке, нужно углублять её рукава, сооружать сплавной рейд, а кто пойдет на эти затраты сегодня, когда каждый рубль на особом счету у государства?
   Слова секретаря райкома, казалось, безжалостно перечёркивали замысел Балашова, но к удивлению Кострова, тот был невозмутимо спокоен.
   —Я предвидел это,— проговорил он, вклиниваясь в паузу, сделанную Щеглюком,— и потому предлагаю другой вариант: направить лес к Баджалъскому рейду.
   —Прямо по тайге? — в голосе секретаря райкома прозвучала ирония.
   —Почему по тайге? Взгляните на карту.
   —Свой район я и без карты хорошо знаю, — сухо произнёс Щеглюк и нетерпеливо посмотрел на часы. — У тебя всё?
   —Нет, — ответил Владимир. — Главного я ещё не сказал. Когда—то река Моади впадала в Баджал, пока на её пути, в четырёх кило-метрах от Горного, не обрушилась скала. Так вот я предлагаю бульдозерами вскрыть её старое русло, убрать скальные породы, и Моади вновь побежит к Баджалу, а вместе с ней и лес, который мы заготовим.
   Балашов обвел взглядом присутствующих и улыбнулся. Заключительная часть его замысла произвела впечатление. Николай Арсентьевич опустился в кресло, пробарабанил правой рукой по столу. Лицо его посветлело. Алексей, напротив, помрачнел. Ему вдруг показалось, что на окна кабинета надвинулось темное облако, и сразу как-то потускнели яркие краски угасающего дня.
   —Нет, каково! — довольным тоном проговорил Щеглюк. — Оторвать Моади от Амура и снова вернуть её Баджалу да не в первозданном виде, а с приданым в сто тысяч кубометров!.. Превосходная за думка! По-моему, её надо поддержать. Нет возражений?
   —Есть, — вдруг негромко произнес Алексей, и собственный голос показался ему каким-то чужим. Он поднялся со стула, шагнул к столу. – Я против.
   —Против чего? — нахмурился Щеглюк.
   —Против проекта Балашова в целом. Посудите сами, Николай Арсентьевич, Моади — единственная река в районе, которую обошел молевой сплав. О ней многие в крае знают. А кедровый лес, который предлагает вырубить Балашов. Да это же бесценный дар природы! В будущем он станет самым заповедным местом для жителей района.
   —В будущем? А кто сегодня даст нужные кубометры народному хозяйству?
   —Мне кажется, Николай Арсентьевич, Кострову не дороги интересы района, — с неприязнью взглянув на Алексея, вмешался в разговор Владимир, — Надо развивать лесозаготовки, а он против! На руку брако-ньерам играет.
   —Ну, это ты уж слишком! — неодобрительно поморщился Щеглюк, — Кострова мы не один год знаем и в порядочности его не сомневаемся. А что природу любит, — как-то задумчиво произнёс он, — и мнение свое открыто высказывает, так это, пожалуй, хорошо... Так какое же примем решение, Виталий Серге-евич? — обратился он к Найдёнову. — Одобрим проект Балашова?
   —Надо бы предварительно посоветоваться в крае, — ответил тот.
   —Я уверен, совнархоз возражать не будет.
   —Есть и другие организации.
   —Хорошо. А ты что скажешь, Александр Иванович? – вопросительно взглянул Щеглюк на Басаргина.
   —Со мной что советоваться, — уклончиво ответил директор леспромхоза. — Я лесозаготовитель. Дадите добро, и сосны возле райкома вырублю.
   —Ох, и хитрец! — неожиданно рассмеялся секретарь райкома.— Ушёл от прямого ответа. Да за сто тысяч мы могли бы и к орденам представить.
   —Признаться, подумывал и об этом, когда шел к вам, — произнёс Басаргин. — А вот послушал Алексея Ивановича, и неловко стало. Рубим всё, что под руку попадётся, а о том, как наши потомки к этому отнесутся — почему—то не думаем. —Что ж, выходит, к одному мнению мы не пришли, — сказал Щеглюк. — Будем советоваться. Всё. Можете быть свободны.
   Проект Балашова не получил единодушной поддержки, но это не радовало Алексея. Он медленно шёл по коридору, освещённому бледновато-розовыми лучами солнца, и думал о том, что же предпринять дальше, как разру-шить до конца замысел Владимира, который внешне был очень заманчив и мог найти немало сторонников не только в районе. Конечно, можно было бы попытаться ускорить строительство нового леспромхоза, чтобы закрыть обязательства района его кубомет-рами, но как это сделать? Попытаться через крайком комсомола? Едва ли что выйдет. — Алексей невесело усмехнулся. — Светлоозёр-ский леспромхоз не занесён в его Красную книгу важнейших новостроек.
   Возле своего кабинета он неожиданно увидел Балашова, нахмурился. Он не хотел этой встречи. Когда—то, еще в школе, Владимир изменил их дружбе, свёл знакомство с ребятами, о которых, шла недобрая слава по посёлку, и Алексей отошёл от него. Позднее, встретившись в Хабаровском крае, куда они приехали вслед за Наташей Завьяловой — их одноклассницей, бывшие друзья рассорились окончательно.
   —Может быть, пройдем в кабинет? — предложил Костров.
   —Поговорим здесь, — ответил Владимир. — Если не секрет, что дальше думаешь делать?
   —Дальше? Бороться.
   —С кем? С первым секретарем райкома партии? Алексей рассмеялся.
   —Вот уж не думал, что ты себя первым секретарем считаешь.
   — Я не считаю, — обиделся Владимир. — Но поддержку Щеглюка со счетов не сбрасываю... Не пойму, почему тебе всегда больше всех надо! Ну, зачем ты сегодня выступил против? Всё равно ничем Моади не поможешь, а себе навредишь.
   —Возможно, И все-таки я тебе советую в другом месте лес поискать.
   —Интересно, где?
   —Да там, например, где Емельянов охотился, — быстро ответил Алексей и бросил пытливый взгляд на Владимира, но тот среагировал на его слова спокойно, будто и не ждал другого ответа.
   —А, у Тигровой пади, — подчеркнуто равнодушно сказал он. – Слышал о неприятной истории с твоим помощником. Действительно, тайга там побогаче, чем на левом берегу Моади, только взять её трудновато. Сопки мешают. Дорогими будут кубометры.
   —Что ж, тебе как начальнику лесопункта виднее, — не стал спорить Алексей.— Всё у тебя?
   —Да нет. Часы сегодня нашел, где наша лодка перевернулась. Твоего нанайского друга Назара Актанка часы.
   —И что из этого?
   —Как что? “Расчёску” наверняка он подстроил. Я мог бы, конечно, сегодня сказать об этом Щеглюку, но не хотелось тень на тебя бросить.
   — Пожалел, значит? — насмешливо проговорил Алексей. — Да если бы ты был уверен в подлости Назара, ты бы не промолчал, не одну бы реплику в мой адрес бросил. Не так ли?.. Скажи мне откровенно, чего тебе от меня надо? Неспроста же ты затеял этот разговор?
   —Не буду скрывать, из-за Елены к тебе пришёл. Оставь её в покое! Один раз ты уже встал на моей дороге, второй раз не советую, — не скрывая угрозы, ответил Владимир.
   —Не перекладывай свою вину на другого, — притушив вспыхнувший гнев, спокойно сказал Алексей. — Не я, а ты Наташе боль причинил. Что же касается Елены, то не нам с тобой решать, как ей поступить. Пусть сама решает, где ей лучше работать, в школе или у нас... Кстати, — вдруг вспомнились ему недавние размышления в кабинете Щеглюка, — есть у меня один вопрос к тебе. Может быть, ответишь?
   —Какой еще вопрос?
   —Когда вы с Еленой попали под “расчёску”, тебе удалось спасти свои вещи?
   —Удалось. Ну и что из того?
   —Да просто непонятно, как в таком случае ты смог одновременно помочь Елене. Горная река — не озеро, — на месте не стоит.
   И тотчас багровые пятна проступили на лице Владимира, зло сузились его глаза.
   —Это тебя не касается, — выдохнул он и, резко повернувшись, зашагал к выходу.
   — Не на шутку обиделся, — задумчиво произнес про себя Алексей. — Значит, мой вопрос задел его за живое. Но почему?.. Неужели Елене удалось спастись без его помощи? Но тогда почему же она это скрывает? Не хочет поставить его в неловкое положение? Возможно... А собственно, почему меня это волнует? Пусть поступают, как им заблаго-рассудится.
   Он открыл дверь в кабинет, подошел к окну. День выдался для него на редкость трудным, беспокоил и какой-то неприятный осадок, оставшийся на сердце после разговора с Владимиром в коридоре. Алексей почувствовал усталость, присел на стул возле окна. Впервые в этот вечер он не притронулся к бумагам, лежавшим у него на столе.
   
    Глава пятая
    Пора временного затишья
   
   Рабочий день комсомольского работника не поддается точному измерению. Валерий Ракитин убедился в этом сразу же, как только его утвердили инструктором райкома по организационной работе. Нередко рабочий день Ракитина растягивался до предела, захватывал часть ночи и тогда казался ему нескончаемо длинным, а ночь короткой, как вспышка метеора, соприкоснувшегося с атмосферой Земли. Он не высыпался, ругал про себя свою беспокойную должность, но если бы вдруг кто—либо предложил ему перейти на другую работу, наверняка бы обиделся.
   В выходные дни Валерий обычно вставал поздно, снимал, как он шутливо выражался, напряжение рабочей недели, однако в последнее воскресенье мая вдруг неожиданно изменил своей привычке, проснулся очень рано, достал из-под подушки блокнот и стал торопливо что-то писать, временами безжа-лостно перечеркивая написанное. Наконец, вздохнув с облегчением, отложил в сторону блокнот и взглянул на спящего Кострова.
   Жили они вдвоем в небольшой квартире, состоящей из одной комнаты и кухни. Небогато жили. Две железные кровати, стол, этажерка с книгами.
   Осторожно, чтобы не разбудить Кострова, Валерий встал с кровати, подошел к окну. Был он несколько выше среднего роста, худощав. Светлые волосы, как будто тронутые ранней сединой, чуть серебрились в лучах проснув-шегося солнца, прикрывали высокий, слегка выпуклый лоб. На груди из-под белой майки проглядывало темное овальное пятно — памятный след от неудачного знакомства с полосой препятствий на первом году его армейской жизни.
   Сделав зарядку, Валерий прошел на кухню, умылся, затем достал из кладовки ссохшиеся за зиму кирзовые сапоги, положил их в таз с водой и вновь вернулся в комнату. Перелистал свой блокнот, походил по комнате, однако, одному показалось скучновато, и он склонился над Алексеем, продекламировал:
   Вижу земли пробуждение,
   Всюду журчат ручьи;
   Снятся мне сны весенние —
   Сердце сильней стучит:
   Костров приоткрыл глаза:
   — Удивительно! С утра стихами заговорил... Уж не влюбился ли?
   — Угадал Алексей, На двадцать третьем году жизни и меня коснулась стрела Амура.
   —Наверное, очень острая, если проснулся так рано, — улыбнулся Костров. — Вероятно, и стихи по этому поводу сочинил?
   —Грешен, Алексей Иванович, — по — озорному блеснули глаза Валерия.— Написал, сегодня утром.
   Алексей присел на край кровати.
   —И что же ты сочинил?
   —Да вот послушай:
   
   С любимой как-то в лес я по грибы пошел,
   В бору сосновом вскоре первый гриб нашел.
   Красавец-боровик
    отнюдь был не смешон,—
   Я за него был поцелуем награждён.
   Такой успех меня, признаться, окрылил,
   Внезапно дождь как—будто из ведра полил.
   И может, потому, к чему винить любовь,
   Нашел я больше поцелуев, чем грибов.
   
   —Ничего не скажешь, — снова улыбнулся Алексей, — Повезло тебе.
   —Исключительно, — вдруг весело рассме-ялся Валерий. — До сих пор левая щека горит.
   —От поцелуев? – недоверчиво посмотрел на него Костров.
   —Если бы от поцелуев, — с притворным вздохом проговорил Валерий. — Рукой приложилась. И откуда только силы иногда у девчонок берутся! Еле на ногах устоял, — и он снова весело рассмеялся.
   —Кто же она твоя героиня?
   —Да ты знаешь её, Зоя Хрусталева, комсомольский секретарь у связистов... Не пойму, почему ты вдруг этому так удивился? Мне она, например, очень нравится. Простая, бесхитростная, без всякой вычурности, ну совсем как полевой цветок, но с характером. Вчера вечером это случилось, когда до дому её провожал после комсомольского собрания.
   —Вечером после собрания? — перебил его Алексей. — Но ты же про грибы рассказывал.
   —Какие в мае грибы! — улыбнулся Валерий. — Мухомора и того не найдешь.
   —Значит, полёт творческой фантазии?
   —Почему фантазии? Скорее, воображение поэта. Шли мы с ней рука об руку и о собрании вели разговор, потом я стихи свои стал читать. Смотрю, вроде, среагировала, какой—то задумчивой сделалась. Тогда я и решился, поцеловать её попытался, но она не поняла движения моей души... Да ты, кажется, не слушаешь меня, Алексей Иванович? Неужели о чём-нибудь более интересном вспомнил? —Тревожит меня в последнее время какое-то странное затишье вокруг Моади.
   —Что? — не скрывая обиды, произнёс Валерий. — Я ему о живом человеке рассказываю, а он, видите ли, о Моади вдруг вспомнил. Да что с ней сделается, если даже и сплавной рекой будет! Просто гордости поубавится, да и району больше пользы принесёт.
   —Не вижу логики, Валерий, — укоризненно покачал головой Алексей. — Обиделся на меня, а нападаешь на Моади. И за что только тебе так не нравятся горные реки?
   —На западе в речки как в парное молоко входишь, а у нас они и зимой и летом холодные, как лягушки. Брр, не дай Бог оказаться в их объятьях!
   —Ах, вот оно в чём дело! — засмеялся Алексей. — Парное молочко, значит, любишь, а лягушек побаиваешься. Да без них любое молоко может скиснуть.
   Он встал с кровати, сделал несколько приседаний, затем прошел на кухню.
   —Не к карнавалу сапоги готовишь? — донёсся оттуда его голос.
   —Пока к воскреснику... Где завтракать будем: в столовой или дома? Есть две банки консервов, печенье.
   —Пойдем в общепит.
   Одетые по-походному, они зашли в столовую, позавтракали и вскоре были уже в райкоме комсомола. Ракитин открыл окно, включил радиолу.
   К восьми часам свыше пятидесяти юношей и девушек собрались у здания райкома. Смехом, веселыми молодыми голосами зазвенело ясное воскресное утро. Зоя Хрусталева с подругой развернули плакат. Крупными буквами на нём было написано:
   Пусть нам будет нелегко,
   Но силос — это молоко.
   Валерий тронул Кострова за рукав рубашки, широко улыбнулся.
   —Оказывается, тоже молоко любит. А главное — труды мои не пропали даром. Заговорила наша Зоя стихами, правда, молочно-силосными, но ничего — для начала сойдёт.
   С большой хозяйственной сумкой подошёл Найденов, поздоровался с комсомольцами.
   —Вы тоже с нами? — спросил Костров.
   —А как же, — ответил он. — День солнечный, приятно потрудиться.
   Большинство участников воскресника с директором совхоза пошли на центральную усадьбу, человек двадцать сели в кузов грузовой автомашины. Ехали молча. Присутствие секретаря райкома партии смущало их. Виталий Сергеевич посмотрел на серьезные лица ребят, добродушно рассмеялся.
   —Что приуныли? До второго отделения почти семь километров. Споём что ли? — и он громко запел басом:
   Солнцу и ветру навстречу,
    На битву и доблестный труд,
    Расправив упрямые плечи,
    Вперед комсомольцы идут!
   Юноши и девушки дружно подхватили припев.
   Не успели отзвучать последние слова популярной песни, как всплеснулась новая, задорная “Едут новосёлы”.
   Алексей не обладал хорошим слухом, подпевал вполголоса. Зоя, сидевшая рядом, лукаво поглядывала на него, улыбалась. Ветерок слегка распушил её каштановые волосы, собранные сзади в тяжелую длинную косу. В карих глазах, доверчивых и ясных, пробегали искорки. Казалось, она вся светилась от какого-то переполнявшего её счастья, душевного спокойствия. Мягкий, с бархатным переливом, её голос радостно звучал в общем хоре.
   До места работы доехали незаметно.
   —Самую большую яму мы берём на себя, — сказал Костров, — С нами остаются комсо-мольцы райисполкома и Виталий Сергеевич. Вы не возражаете? — обратился он к нему.
   —Согласен. Люблю большие объемы работы, — пошутил Найдёнов.
   —Комсомольцы промкомбината и пчело-совхоза, — продолжал Костров, — будут очищать вторую, поменьше, а третью, самую маленькую, — связисты.
   —Но нас всего двое, — подошла к нему Зоя.
   —Почему?
   —Не успели других предупредить.
   —Ничем не могу помочь. Не обеспечили явку — трудитесь вдвоём.
   —Бюрократ вы, Алексей Иванович? — голос ее задрожал, — Ну, ладно! Раз так, привезу комсомольцев.
   — Что ж ты обидел ее! — укоризненно произнес Виталий Сергеевич. — Такая счастливая была.
   —Не хочу секретаря комитета комсомола к иждивенчеству приучать.
   Найденов улыбнулся.
   —Моих слов еще не забыл?
   —Я их надолго запомню, Виталий Сергеевич! Справедливые они.
   —А за Зоей все-таки беги, пока не уехала. Девушка она славная и на тебя, похоже, заглядывается. — Он дружески подтолкнул его рукой.
   Костров направился к машине.
   —Не выдержал наш шеф, — заулыбался Ракитин. — Дрогнуло сердце.
   В глубокой силосной яме было сумрачно и сыро. Под сапогами хлюпала вода, прошло-годняя трава спрессовалась, плохо поддава-лась вилам. Выбрасывать ее наверх было неудобно.
   Первый перерыв сделали через полтора часа.
   —Вы сегодня только одну папиросу выкурили, Виталий Сергеевич, — заметил Ракитин. — Значит, и отвыкнуть можете, как это Алексей Иванович пытается сделать.
   —Трудновато, — ответил Найденов. — Я много курю, когда над бумагами сижу, а их количество что-то не уменьшается.
   Валерий засмеялся.
   —Когда-нибудь наши потомки произведут археологические раскопки и скажут: “Вот это работа! Сколько бумаг! Сколько пролито пота!.. А вдруг и у них столько же будет? Тогда как?
   —Не будет, — улыбнулся Виталий Серге-евич. — Не беспокойся. В двенадцать часов участники воскресника собрались вместе,
   —Без большого перерыва заканчивать будем? — обратился к ним Алексей.
   —Разумеется, — дружно ответили они. — Провизии-то мы не захватили с собой.
   —А может, слегка пообедаем? — предложил Найдёнов и, раскрыв сумку, выложил пирожки. — Угощайтесь.
   Дважды просить не пришлось.
   —Вкусные пирожки, — похвалила Зоя. — Золотые руки у вашей жены, Виталий Сергеевич! Передайте ей от нас большое спасибо. – Подошла к Кострову, тихо шепнула: — Значит, в девять на прежнем месте, — и громко, чтобы все слышали, добавила: — А на вас, Алексей Иванович, всю жизнь обижаться буду. Недобрый вы человек!
   
    Глава шестая
    На берегу Амура
   
   В ленивой истоме плескался о берег величавый Амур, шуршала галька, потре-воженная волной, слышались протяжные крики чаек. Местами на спокойной глади Амура появлялась веселая рябь, вода как бы закипала, взрывалась фонтанчиками брызг: то шумно резвились неуемные обитатели реки — толстолобы. Словно прощаясь с заходящим солнцем, они порою высоко выпрыгивали из воды и грузно падали, описав в воздухе замысловатый полукруг.
   Зоя Хрусталева сидела на берегу Амура и задумчиво наблюдала, как угасает летний день. Услышав знакомые шаги, встрепенулась, Лицо ее посветлело.
   —Я не опоздал? — спросил Алексей.
   —Нет, просто я пришла пораньше.
   —Закатом полюбоваться?
   —Прежде извиниться надо, а потом в разговор вступать, — притворно строго сказала она.
   Алексей присел рядом, обнял ее.
   —Извини, Зоенька. Не прав я был сегодня.
   —Не обманывай. Ты был прав, — вздохнула она, — Я промашку сделала. Увлеклась плакатом.
   —Вдохновение нашло? Не Валерий ли повлиял?
   —Смеешься? А я так старалась.
   —Не обижайся. Стихи твои шуткой прозвучали, а добрая шутка всегда настроение поднимает.
   — Правда? — Зоя улыбнулась. — Хорошо мне с тобой, Алёша! Стоит мне только голос твой услышать, все во мне замирает. Наверное, потому, что люблю тебя. А ты почему-то сдержанный такой, даже не поцеловал меня.
   —Боюсь, как бы левую щеку не обожгло, — улыбнулся Алексей.
   —Неужто Валерий рассказал? — засмея-лась Зоя. — Вот чудак! Надолго теперь про поцелуи забудет... А тебе разрешаю, — и она доверчиво прильнула к нему. – Не смелый ты в любви, Алёша, Помнишь, как год назад, на выпускной к нам пришёл. Не ты, а я первая предложила уйти с вечера, из окна выпрыгнули и всю ночь по улице бродили. Подружки два дня не разговаривали, обижались, что от них сбежала. Потом все допытывались, не с тобой ли была. Не призналась я им, да и сейчас ничего о наших встречах не говорю... А собственно, что и говорить, — грустно улыбнулась она. — Не чаще двух раз в месяц встречаемся. Все некогда тебе. Конечно, я понимаю, в районе больше ста организаций, работы много, но не одной же работой живет человек.
   —А что поделаешь, — как бы извиняясь, мягко произнёс Алексей. — Вот изберем второго секретаря — полегче будет.
   —Едва ли, — с сомнением в голосе сказала Зоя и, немного помолчав, добавила: — Я слышала, Луценко будут рекомендовать. Это правда?
   —Да вроде договорились с ней.
   —Красивая она, — вздохнула Зоя,— Смотри, не влюбись в неё.
   —Это исключено. Скоро свадьба у неё с Балашовым.
   —Свадьба?! — девушка порывисто повернулась к Кострову. —Я очень рада!.. Ты не улыбайся, Алеша, — с притворной обидой сказала она, — Меня ведь, знаешь, что радует? Что наконец-то семейный человек в райкоме появится.
   —Неужели это так важно для райкома? — с интересом взглянул на неё Алексей.
   —Для райкома — не знаю, а для вас — очень. Время научитесь замечать.
   —Значит, надеешься, что Елена будет на часы поглядывать и мы тоже?
   —Не только на это,— лукаво прищурилась Зоя. — Пример Елены Николаевны заставит кое-кого и о семейном уюте подумать.
   —Ах, вот оно что! — рассмеялся Алексей.
   —А почему бы и нет? Или семейных трудностей опасаешься?
   —Да пока ничего не опасаюсь.
   —До поры, до времени все так говорят. Недаром моя мама утверждает: “Любовь—то всякая сладкой кажется, пока нет обязан — ностей” .
   —А папа что говорит?
   —Смеется. Он маму очень любит, поэтому добровольно часть забот на себя принял.
   —Вот видишь. Значит, любовь и обязан-ности подкрепляют друг друга.
   —Приятное исключение... А ты любил когда-нибудь, Алеша? — неожиданно спросила она.
   —Любил когда-то, но до обязанностей дело не дошло, — ответил тот шутливо, но от девушки не ускользнули невеселые нотки, прозвучавшие в его голосе.
   —Поссорились?
   —Да нет, просто она любила другого, моего школьного товарища.
   —Извечный треугольник любви, — вздохну-ла Зоя. — Даже Моади и ту он не обошёл.
   —Моади он действительно не обошел, — задумчиво произнёс Алексей. — А вот Наташа, так звали нашу одноклассницу, вышла из этого треугольника, ушла от нас обоих.
   —Ушла? — недоверчиво проговорила Зоя. — Очень странно, она ведь любила твоего школьного товарища, а от любви так просто не уходят... Что же случилось? — спросила она, и в ее глазах засветилось неподдельное любопыт-ство. — Расскажи, Алёша.
   —Все произошло самым неожиданным образом, во всяком случае, для меня, — негромко, как бы в раздумье, произнес Алексей.— После войны Наташа уехала из нашего посёлка и вновь вернулась в свое Подмосковье, но когда я приехал туда, чтобы ее навестить, ее там вдруг не оказалось. Родители сказали, что она уехала к сестре
   в Хабаровский край, и тогда, долго не раздумывая, я тоже отправился вслед за нею.
   —Как, так сразу, за тысячи километров? — удивилась Зоя.
   —Вот и Наташа также удивилась, когда увидела меня. “Как же ты, спрашивает, в даль такую поехал?” “Очень просто, — отвечаю. — Собрался и поехал. Тебя повидать захотелось”.
   Засмеялась она. “Чудак ты, Алешка, — говорит. — На край света за мною ехать! Меня, например, другое сюда привело”. “Ясное дело, — замечаю я, — погоня за романтикой. Ты всегда отчаянной была: и в волейбол и в футбол с нами играла”. “Не угадал, Алеша, — сказала она, и будто тень на ее лицо набежала. — Уехала сюда, чтобы долг подружкам вернуть. Они мне деньги доверили, а я потеряла их”.
   В тот день мы долго пробыли вместе. Она о своей работе мне рассказывала, меня о моей жизни расспрашивала, но о Владимире, так звали моего школьного товарища, почему-то ни разу не вспомнила. Каждый вечер после этого мы с ней встречались, днём-то некогда было: я на валке леса работал, а она в строительной бригаде.
   Около месяца прошло, спокойно все было и вдруг однажды прибегает ко мне в общежитие, очень расстроенная. “Владимира, говорит, случайно увидела, но не хочу встречаться с ним. Это его дружки тогда ко мне заходили, когда у меня деньги пропали. Еще и привет от него передавали!.. Давай уедем отсюда, а, Лешка” А я растерялся, молчу. Улыбнулась она невесело, обняла меня. “Устал ты, видно от дорог, да и я устала. Прощай, Алёша!” — сказала вдруг и ушла. С тех пор я и не видел ее больше.
   —Где же она теперь? — спросила Зоя.
   —Не знаю. Как-то, года три тому назад, мне довелось проезжать через Иркутск, увидел я в конце перрона одиноко стоявшую девушку, видно, встречала кого-то. Показалось мне, что она. Выскочил из вагона, но ее уже не было.
   Небо над Амуром помутнело, как будто затянулось дымчатой плёнкой. Подул свежий ветерок, и негромко зашелестели листья деревьев, но Зоя ничего не замечала.
   —И за все это время она ни разу не написала тебе?
   —Может, и писала, только я ничего не получал. После отъезда Наташи я тяжело заболел, а как только выздоровел, сразу же уехал из Полярного сюда в Приамурский район.
   —Я догадывалась, что тебя что-то иногда тревожит, — сказала Зоя, — но не думала, что это прошлое, и, признаться, немножко ревновала тебя то к Елене, то к Моади.
   —К Моади?
   —Конечно. Пусть даже она и таёжная красавица с загадочным прошлым, но нельзя же о ней всё время говорить, когда встречаешься с девушкой.
   —Признаю свою ошибку, — улыбнулся Алексей. — А почему бы нам вообще не встречаться открыто?
   —Ну, уж нет! Сейчас даже Ракитин не догадывается о нашей дружбе, а так все будут знать и спрашивать, почему, мол, одна? Попробуй объяснить каждому, что ты занят по работе. Что, думаешь, я не права?
   —Мне кажется, нет.
   —Кажется, значит, не уверен, — сказала Зоя и, немного помолчав, проговорила задумчиво: — Растревожил ты меня сегодня, Алёша. Все как будто хорошо было и вдруг эта Наташа проявилась. И зачем ты только рассказал о ней.
   —Ты же сама об этом попросила.
   —Мало ли о чем мы иногда просим. С женщинами надо похитрее быть, не всё им рассказывать. Смотришь, и мне бы спокойнее было... Сколько лет прошло со дня вашей последней встречи?
   —Почти пять лет.
   — Пять! А вспомнил... Что-то холодно вдруг стало. Обними меня, Алёша. Да нет, не так — покрепче, кофточка—то на мне не очень теплая. Вот теперь хорошо!.. Да ты никак плачешь, Алёша. Вот одна слезинка упала, вторая, третья.
   —Это дождь слепой начинается.
   —Дождь? — девушка высвободилась из его объятий, быстро встала. — Дождь-то слепой, зато дома не слепые, — она вдруг весело рассмеялась. — Заметят сразу мокрую одежду и не докажешь им тогда, что у подружки засиделась. Бежим, Алеша!
   И они, взявшись за руки, быстро побежали в сторону посёлка.
   
    Глава седьмая
    Изюминка корреспондента
   
   До отхода катера из Приамурска до Светлоозерска оставалось с полчаса.
   Костров с легким чемоданчиком в руках не спеша поднялся к себе в кабинет, позвонил Наташе Заксор.
   —Слушаю вас, — довольно сухо ответила она, и Алексей понял, что ранний телефонный звонок ей неприятен.
   —Наташа, это я,— мягко произнес он. — С добрым утром!
   —И вас с добрым утром, Алексей Иванович, — голос девушки потеплел. — Право, не ожидала, что вы позвоните так рано... Который час?
   —Да уже четверть седьмого. Что, не выспалась?
   —Поздно легла, — призналась Наташа, — А все из—за танцев. — Она немного помолчала, будто собираясь с мыслями, и вдруг неожиданно рассмеялась, видимо, вспомнив что-то очень смешное. — Зря вы не пошли с нами, Алексей Иванович, — сказала она. — Так все классно получилось. Мы с Ракитиным танец медвежат исполнили. Вот смеху – то было! — девушка снова засмеялась. — Первый приз получили. Да что я вам всё о танцах рассказываю, — вдруг спохватилась она. — Вас, вероятно, другое интересует — моя встреча с выпускниками школы?
   —Очень бы хотелось узнать, чем она закончилась.
   —По-моему, нормально, — в голосе заведующей школьным отделом послышались довольные нотки. — Обращение райкома поддержало большинство десятиклассников.
   —Большинство?! Да это же не просто нормально, а здорово! — радостно воскликнул Алексей. — С этого бы и начинать надо было, а то с танцев. Как будто медвежата не могли подождать,— с притворным укором сказал он и, улыбнувшись, добавил одобрительно; — Молодец, Наташа! Да, да, не скромничай, действительно молодец! Трудовая закалка, которую они получат на наших комсомольских стройках, им очень пригодится в жизни.
   Положив трубку на рычаг, секретарь райкома подошел к карте, висевшей на стене, и с довольным видом стал прочерчивать на ней коричневым карандашом пунктирные линии от Приамурска до Раздольного и Светлоозерска.
   —Не думал, что здешний комсомол свой трудовой день с географии начинает, — услышал он неожиданно знакомый голос и быстро повернулся. В кабинет с портфелем в руках входил корреспондент “Комсомольской правды” Сергей Бессонов. На вид ему было лет тридцать. Чуть выше среднего роста, с небрежно зачесанными назад темно-русыми волосами, он был подкупающе прост и обаятелен. Из-под очков в роговой оправе на Алексея с легким прищуром смотрели его светло-карие глаза.
   —Здравствуй, здравствуй, старик! — крепко пожал он руку Кострову. — Очень рад снова навестить тебя. Ну, как поживаешь? Не женился?
   —Если бы женился, так рано бы не вставал, — улыбнулся Алексей. Бессонов весело рассмеялся.
   —Полагаешь, что молодая жена лучше всякого снотворного действует? — шутливо проговорил он. – Это — какая попадется. Моя, например, сама рано встает и меня заодно чуть свет поднимает.
   —Вероятно, не хочет, чтобы у мужа появи-лась вредная привычка уклоняться от домашних забот?
   —А может и по другим причинам. Разве можно знать, чего хочет или не хочет жена, если она и сама подчас этого не знает,— все тем же шутливым тоном заметил Бессонов, и они оба дружно рассмеялись.
   —Что же вас привело к нам, Сергей Николаевич?
   —Самые хорошие намерения. — Поставив портфель на стул, корреспондент шагнул к карте, с интересом взглянул на красные флажки, которыми секретарь райкома помечал комсомольские стройки. — Вон, как ты разукрасил свою карту, как штабной генерал! — одобрительно улыбнулся он. — Такого строительства, пожалуй, еще не было в крае. — Он повернулся к Кострову. — Как ты думаешь, в чём сейчас особенно остро нуждаются новостройки?
   —В людях, разумеется.
   —В людях? Нет, эта проблема уже вчерашнего дня. На ударные стройки края сейчас едут посланцы комсомола со всех концов страны. Новостройкам нужен лес! Вот почему меня очень заинтересовал почин баджальцев удвоить заготовку леса без особых дополнительных затрат. В совнархозе не только поддерживают этот почин, но и выдвигают предложение передать весь сверхплановый лес комсомольским стройкам. Крепкий гвоздь забивают! Так что жди в скором времени представителей из крайкома комсомола... Э, да ты, вроде, что-то не очень радуешься этому? Славы, может быть, не желаешь? А куда денешься, если в твоем районе такая инициатива зарождается.
   —И вы собираетесь о ней написать?
   —Непременно напишу, — улыбнулся кор-респондент. — Очень выигрышный материал.
   Бессонов был, бесспорно, одарённым журналистом, умел отбирать в массе жизненных ситуаций и проблем наиболее существенное и значимое для читателей, но в данном случае, по мнению Алексея, он допустил просчёт. Что-то помешало ему увидеть минусы нового почина. “А собственно, не это теперь важно,— подумал Алексей. — Главное другое — в газете может появиться его статья и тогда противостоять Балашову будет почти невозможно. — Не скрывая озабоченности, секретарь райкома посмотрел на Бессонова, который в это время, стоя у окна, протирал очки носовым платком, затем подошел к письмен-ному столу, достал из нижнего ящика пачку папирос и, чуть поколебавшись, закурил. — Как же поступить в этой ситуации? — задумался он. — Говорить или не говорить о своем отношении к проекту Балашова?.. Нет, лучше, пожалуй, пока не говорить, — после недолгого раздумья решил он. — Сергей Николаевич явно увлечен своим творческим замыслом и едва ли согласится с моими доводами. Да и к тому же начинать свою встречу с ним именно с этого просто неудобно... А что если попытаться вначале подействовать на него другим образом, например, задеть его самолюбие журналиста?» — возникла у него мысль, и она пришлась ему по душе.
   —Послушайте, Сергей Николаевич, — обратился он к корреспонденту. — Совсем недавно вы писали о почине молодых хаба-ровчан, решивших создать свою комсомольскую птицефабрику, и вот снова почин. Удобно ли писать дважды на одну и ту же тему?
   —Думаешь, буду повторяться? — хитро прищурился Бессонов. — Ну, уж нет! В материал о почине баджальцев я вложу такую изюминку, которая придется по вкусу многим читателям.
   —Изюмшку? — не скрыл своего удивления Костров.
   —Да еще какую! Неужели ты забыл легенду о красавице Моади, которую нам с тобой прошлой зимой рассказали в Ягодном? Очень любопытная история! Она меня, признаться, и заставила взяться за перо. Сам посуди, борьба за лес — это не только сложная цепь человеческих взаимоотношений, но и живое соприкосновение человека с природой. Вот тут-то я и изображу крутой поворот в жизни Моади, который готовят ей люди.
   —Но ей может и не понравиться такой поворот?
   —Шутишь. Алексей! Моади не из тех, кого устраивает гаремная жизнь с Амуром. Она, без сомнения, будет очень признательна вашим лесозаготовителям, если они укажут ей путь, который приведет её к примирению с Баджалом. Быть единственной — мечта многих красавиц. Неужели сомневаешься в этом? — Он надел очки, взглянул на Кострова и добавил обеспокоено: — Э, старик, ты мне уже не нравишься. Такой весёлый был, когда я увидел тебя, и вдруг скис почему-то. Может быть, приезду моему не рад?
   —Очень рад, Сергей Николаевич. — Если не возражаете, через Светлоозёрск. Насчет катера я договорился.
   —Через Светлоозёрск? — удивленно проговорил Бессонов, — Это все равно, что в Москву лететь через Ленинград. Ну да ладно,— рассмеялся он.
   —Для газетного работника, что для лесного оленя, и сто километров не крюк. Согласен. Перекладывай свои вещички в мой портфель и пошли.
   По Заречному переулку они вышли к дебаркадеру и остановились невдалеке от него в ожидании катера.
   Перед рассветом прошел грозовой дождь и теперь по дорогам в сторону Амура с тихим журчанием бежали ручейки, под лучами солнца испарялась влага на дощатых тротуарах и легкой туманной дымкой поднималась в воздух. Было безветренно и удивительно тихо. Лишь временами моторные лодки нарушали тишину, стремительно проносились мимо и исчезали вдали, оставляя за собой серебристый след. Казалось, Амур отдыхал, утомленный поединком с грозой, и на его чистой зеркальной глади отчетливо проступала нежная голубизна неба.
   Вскоре подошёл катер, и Костров с Бессоновым поднялись по трапу на его палубу. Капитан, высокий, худощавый юноша, в матросской тельняшке и расклешенных брюках, встретил их гостеприимно, пригласил в кубрик.
   —С вашего разрешения, мы лучше побудем на палубе, — ответил Бессонов. — Такое утро, как сегодня, по всей вероятности, и в раю не часто бывает.
   —В тайге оно вам другим покажется, — заметил юный капитан,— Мошка и комары опасны в такую погоду, особенно для тех, кто приходит к ним в гости в туфлях и летних сорочках.
   —Не возвращаться же нам обратно? — сказал Алексей.
   —Конечно, нет,— ответил тот, и, улыбнув-шись, добавил: — Мы вас так оденем, что никакой комар не осмелится напасть.
   Через два часа катер причалил у Светлоозёрска, и пассажиры сошли на берег.
   —Вы как-то писали, Сергей Николаевич, о комсомольских работниках двухтысячного года, — с улыбкой проговорил Алексей,— Как, по-вашему, похожу я на них сейчас?
   Бессонов взглянул на его изрядно поно-шенный бушлат, матросскую бескозырку, резиновые сапоги с удлиненными голенищами, потом на себя и громко засмеялся.
   —Не очень, мы с тобой, Алексей, больше на морских корсаров смахиваем. Нас любые браконьеры за родных братьев примут.
   По автомобильной дороге с гравийным покрытием они дошли до посёлка и остано-вились возле двухквартирного дома, где размещалась дирекция строящегося предпри-ятия.
   Месторасположение центра нового леспромхоза было выбрано очень удачно. Пологая равнина простиралась на несколько километров в сторону тайги. С севера и юга её окаймляли невысокие куполообразные сопки, поросшие лесом, на западе, сливаясь с горизонтом, широко раскинулось озеро Светлое.
   Возле пристани старенький экскаватор с лязгом и грохотом загружал гравием автосамосвалы, в километре от него тяжелые бульдозеры расчищали площадку под нижний склад, а в самом поселке, состоящем пока из нескольких двухквартирных домов и недостроенных зданий магазина и гаража, было тревожно тихо. Не слышался стук топоров, скрежет пил. Молчала пилорама.
   —Вы спрашиваете, почему приостанови-лось строительство?— директор строящегося предприятия Игнат Петрович Невзоров потемнел лицом. — Нет круглого леса. Сплавной рейд недалеко, но нам его не поставляет. Нет фондов. В совнархозе говорят, сами себя обеспечивайте, тайга рядом. Выделили тракторы, две автомашины и тут же план дали. Теперь больше лесозаготовками занимаюсь, чем строительством.
   —Кто же такое мог придумать?— спросил Бессонов.
   —Есть там один... Максим Жариков. Кабинета своего не имеет, чуть ли не в коридоре сидит, но такой ушлый — прямо на удивление. Я его и так, и эдак уговаривал, дайте, мол, фонды на первое время, снимите план, а он одно твердит: “Не для себя, для государства стараюсь. Лишний кубометр экономическую мощь страны приумножает”.
   —Знаю я его,— усмехнулся корреспондент. — Любит идеи подбрасывать. Такой без кабинета долго сидеть не будет.
   —Что же плотники сейчас делают? — спросил Алексей Невзорова.
   —Временно на заготовке леса трудятся, — ответил тот. — Работают хорошо, не могу пожаловаться. А вот с вывозкой леса неважно, — директор хмуро взглянул на подписанные им акты о простоях, небрежно сгрёб их в верхний ящик письменного стола. — Вчера лесовозы из-за дождя простояли, а сегодня где-то в тайге застряли. Надо срочно выезжать на трассу, выяснять, в чём дело. — Невзоров поднялся, одёрнул гимнастерку. Был он невысок ростом, но крепок. Чёрные, с проседью, волосы прикрывали широкий лоб с зарубцевавшимся
   шрамом. Брюки-галифе из темно-синего материала были заправлены в кирзовые сапоги. — Хотите, вместе поедем?
   Бессонов с Костровым охотно согласились.
   
    Глава восьмая
    В глубь тайги
   
   Потрёпанный временем и бездорожьем “газик” с минуту по-стариковски кашлял, затем чихнул несколько раз и вдруг ровно загудел, рванулся о места. Было жарко. Вода в кюветах и выбоинах на дороге расплавленным металлом блестела на солнце, слепила глаза. Омытые дождем, молодые березки недвижно замерли, словно усыпленные добрым волшебником: яркими язычками пламени вспыхнули в зеленой траве и вскоре исчезли за поворотом огненно-красные лилии.
   «Газик» шёл на большой скорости. Мелкие камни вырывались из-под его колёс, с силой ударяли по днищу машины. Изредка мимо проносились порожние автосамосвалы. Сбросив свой груз на земляное полотно, они спешили в Светлоозерск за очередной партией гравия. Упорно и настойчиво строители передвижной механизированной колонны прокладывали таёжную магистраль, жизненно-необходимую для нового леспромхоза круглогодового действия.
   Кончился гравийный участок дороги, и “газик” резко сбавил скорость. На восьмом километре от Светлоозёрска он забуксовал, стал сползать к кювету.
   — Ну что, Алексей, выходим?— проговорил Бессонов, открывая дверцу. — Машине поможем, заодно и сапоги свои на прочность проверим. А вы сидите, Игнат Петрович. Управимся вдвоем. — Он шагнул прямо в грязь, поскользнулся. — Ах, чёрт! Чуть не упал. Тут действительно без болотных сапог делать нечего, — произнёс он, добрым словом вспоминая юного капитана катера.
   Разбухшее от дождя земляное полотно напоминало тестообразное месиво. Липкая грязь заполнила колею, пробитую автолесо-возами, стекала через обочину в кювет, потревоженная рывками “газика”. Невесть откуда появилась мошка, запели свою воинственную песню комары, и Бессонов с Костровым с удвоенной силой навалились на борт машины. Вскоре “ газик “ выбрался на твердое место, и они, отмахиваясь обеими руками от гнуса, поспешно заняли свои места в кабине.
   —Минут через десять узнаем, что случилось с лесовозами,—сказал Невзоров, с беспокойством вглядываясь вперед. Заметив группу людей, стоящих на дороге и услышав какой—то странный гул, доносившийся оттуда, скомандовал шоферу: — Жми на тормоза, Петро! Не лес шумит — мужики ругаются.
   Он выпрыгнул из машины, вслед за ним — корреспондент. Алексей остался в кабине, проклиная мошку, укус которой ощущал все сильнее. Его верхняя губа вспухла, правый глаз заплыл.
   —Что случилось? — спросил Невзоров, подходя к водителям автолесовозов. — Почему бросили свои машины?
   —Не пропускают, Игнат Петрович — зашумели они. — Дорогу перерезали.
   —Ты что же, Володька — стервец эдакий, делаешь?! — надвинулся вплотную на дорожного мастера директор. — Мы второй день без леса сидим, а ты самоуправством занимаешься!
   —Не шуми, отец! Не дома, на службе оба находимся, — несколько отступив в сторону, проговорил молодой Невзоров. — Твои ЗИЛы в дождь земляное полотно уродуют. Вот произведём отсыпку, сдадим тебе дорогу по акту, тогда и делайте с ней, что хотите.
   —Значит, не пропустишь?!
   —Подсохнет дорога — пропущу, а пока пусть стоят, — ответил мастер и тут же, увидев, как побагровело лицо отца и руки его потянулись к широкому солдатскому ремню на гимнастерке, торопливо добавил: — Ты за ремень не хватайся! Я уже не маленький, чтобы задницу тебе подставлять. Дорожные строители дружно рассмеялись. Хотя и был их мастер на целую голову выше своего отца, но, как видно, побаивался его.
   —Вы не расстраивайтесь, Игнат Петрович, — вмешался Бессонов, — Машины долго стоять не будут. — Никак Костров!— Он шагнул к нему навстречу, крепко пожал руку.
   —Право, не узнал тебя вначале. Кто же вас так нарядил? —Мир не без добрых людей, — шутливо ответил Алексей. – Ну, как здесь наши посланцы трудятся?
   —Нормально. Да вот полюбуйся на них, все в сборе. Костров поздоровался с дорожными строителями, представил им Бессонова.
   —Повезло тебе, отец, сегодня, — сказал Владимир. — Погода жаркая, подсыхает дорога. Так и быть, пропущу твои ЗИЛы, но если фонды на кругляк не выколотишь, пеняй на себя. Снова дорогу перережу и “Комсомолка” не поможет... По машинам! — скомандовал он бульдозеристам,— Засыпай траншею,— и, заметив, что выражение лица дирек —
   тора смягчилось, обнял его, — Не обижайся, отец! Тебе же дорогу строим. Вскоре автолесовозы, нагруженные хлыстами, двинулись в Светлоозерск. Молодой Невзоров подошёл к Алексею.
   —Вы с нами остаётесь или обратно будете возвращаться?— спросил он.
   —Нам надо попасть в Ягодный.
   —В Ягодный? Окольный же путь вы избрали! Только до реки Баджала не меньше семи километров будет, да от неё еще тридцать наберётся, если идти по тайге через Горный. А путь по бездорожью трудный, особенно для мореходов. — Владимир вновь с любопытством взглянул на их одежду и, не сдержавшись, весело рассмеялся. — Простите, никак не могу привыкнуть к вашему наряду. — Так чем же вам помочь?.. Эх, была – не была!— Он решительно махнул рукой.
   — Уважу московского гостя. Садитесь-ка на бульдозер, пока еще комары не съели. Прокачу вас с ветерком, да и через Баджал переправлю. Там у меня лодка в одном укромном месте припрятана.
   Тепло распростившись со старшим Невзо-ровым, наши путешественники сели в кабину трактора, и мощный С-80, подняв тяжелый нож, взревел, развернулся на месте и, лязгая гусеницами, подминая кустарник, стал быстро удаляться от земляного полотна.
   
   Окончание в следующем номере