    АВТОБИОГРАФИЯ

   Литературным творчеством я начал заниматься рано. Несомненно, сам факт рождения моего и воспитания в писательской семье сказался на моем литературном формировании.
   Я родился в 1954 году в Ленинграде. Хорошо помню раннее детство в общежитии Литинститута на улице Добролюбова в Москве, где учились в конце 50-х — начале 60-х годов мои родители Тамара Никитина и Юрий Логинов. И воспоминания последующей жизни в Ленинграде, куда переехала семья — в подвале Прачечного переулка, в двух комнатах коммуналки на Большой Пороховской — так или иначе связаны с бесконечным товарищеским общением в кругу литераторов, приходивших в наш дом. А бывали здесь и Глеб Горбовский, и Николай Рубцов, и другие известные писатели.
   Уже в четырнадцать лет я посещал ЛИТО «Сигнал», которое вёл отец и которое в этот период посещало очень много молодых талантов, им руководил Николай Солохин, бывал на поэтических салонах в Пушкине у Татьяны Гнедич, при газете «Смена», где семинары вёл Герман Гоппе.
   Серьёзно литературной деятельностью занялся в 20-летнем возрасте. В 1976 и в 1978 годах участвовал в зональных конференциях молодых писателей Северо-Запада, где мои стихи получили хороший отклик семинаристов. Но руководители неизменно поминали мои корни и выдерживали ко мне этакое покровительственно-снисходительное отношение: дескать, тебя мы знаем, ты, конечно, талантлив, но не самостоятелен.
   Наверное, именно ощущаемое мною добродушное пренебрежение заставило меня сначала скрыться под псевдонимом Юрьев, затем уехать из Ленинграда на Чукотку. Временный, как думалось, отъезд растянулся уже на два десятилетия, о чем я, впрочем, никогда не жалел.
   Во-первых, новая жизнь в суровых условиях Арктики, свободная работа собкором в газетах, встречи с новыми, несущими своеобразную философию людьми —асе это позволило мне самоутвердиться, дало темы для поэзии и не помешало закончить в 1982-88 годах Литературный институт, принять участие в ставшей последней IX конференции молодых писателей СССР в 1989 году. Во-вторых, я, сохранив свои родственные и творческие связи с Петербургом, существенно расширил круг литературных друзей, что помогло мне, живя многие годы Певеке в поэтическом одиночестве, в общем-то, никогда не оставаться в крайнем одиночестве. Я даже за годы свыкся с этой ролью затворника, думающего и творящего в тиши добровольно избранной им пустыни. А возвращаясь в родной город, снова встречаюсь с теми, кого люблю и помню, слушаю их и с удовольствием отмечаю в их глазах незатухающий свежий интерес к своему творчеству.
   Первые стихи мои были напечатаны в 1970 году в газете «Невская заря», на Севере публиковал поэтические подборки в газетах «Советская Чукотка», «Огни Арктики», «Магаданская правда», «Магаданский комсомолец» и в других изданиях. Публиковался в альманахе «На Севере Дальнем». А в Москве мое стихотворение «Художник» впервые напечатал в 1985 году журнал «Октябрь».
   Первая книга «Ожидание рождения» вышла в 1994 году в Санкт-Петербурге в издательстве «Лицей». Она включила семь поэм, часть которых была написана ещё в период позднего юношества и должна была появиться во вторую очередь Но «первая книга», включенная ещё в план на 1983 год Магаданского издательства и позже рекомендованная к изданию Всесоюзным совещанием, несколько лет пролежала в ожидании выхода в «Молодой гвардии», затем — в Анадыре и увидела свет под названием «Утро России» уже в 1997 году в питерском издательстве «Дельта». В 1999 году на региональном литературном конкурсе в Анадыре она удостоена премии имени Юрия Рытхэу.
   В 1996 году как автор и составитель издал в «Акрополе» (г. Санкт-Петербург) поэтическую антологию Чаун-Чукотки «Северянин, выйдем на южак», которая вызвала добрые отклики как в писательских кругах Москвы и Северной Пальмиры, так и в Анадыре и Магадане.
   В последние годы мои творческие контакты с Питером окрепли. Я постоянный участник альманахов «День поэзии в Санкт-Петер-бурге», «Царскосельская лира» (г.Пушкин), опубликовал стихи в оригинальном собрании «День поэзии на Охте».
   Печатался также в альманахе «Ладога», в журналах «Октябрь», «Сибирь», «Наш современник, в северном издании «Золотые знаки».
   На Чукотке, после раздела колымской и чукотской писательской братии и организационных передряг, на десятилетие приос-тановилось пополнение организации. Поэтому в члены Союза писателей России был принят в родном Петербурге — произошло это в 1998 году
   В середине 2000 года в издательстве «Петербургский писатель» выходит третья моя книга «Примирение духа», над рукописью которой в настоящее время работаю.
    10 февраля 2000 г.

    Илья ЮРЬЕВ (И. Ю.Логинов)

   Памяти Анатолия Пчелкина

   От суровой природы устав,
   На тепло устремляются птицы.
   Их стихия, как песня, проста —
   Надо в лето успеть воротиться:
   Прочь от сумерек вечной зимы,
   Искупаться в клокочущей плазме!
   И летят, вдохновенные, от Колымы —
   На уютные гнездышки Клязьмы .
   И когда уже к воле близки,
   Впрок измечтанным радостям рая,
   Гибнут, словно беспомощные мотыльки,
   Что, обмануты светом, сгорают.
   Так и, нас, отпуская, зима
   Обернет миг нелепою шуткой.
   Лишь в безмолвье ночном Колыма
   Ухмыльнется улыбкою жуткой.

   ***
   Опустела Чаунская бухта,
   Разбрелись по сторонам суда.
   Трудно и представить даже, будто
   Лето вновь воротится сюда
   И растопит вечные торосы,
   Растолкает паковые льды,
    Кинет солнца лучевую россыпь
   На рябое зеркало воды —
   И тогда — свой вечер встретит утро,
   И бакланий воцарится гам,
   Караваны торопливых уток
   Возвратятся к прежним берегам.
   Ты-то знаешь, так оно и будет:
   Новый год, там — дни начнем считать.
   Тем и отличаются здесь люди,
   Что умеют долго-долго ждать
   Ждать, когда под солнцем льды набухнут,
   Нежно-желтым вспыхнет хрупкий мак,
   Ждать, когда войдёт хозяйски в бухту
   И победно загудит «Ермак».
   Ждать, когда навстречу лютой стуже,
   Растворяя ночи молоко,
   Выйдет лето и согреет душу
   Байками бывалых моряков.
   ***
   В Анадыре дождь, ходит он
    заколдованным кругом,
   Поверхность лимана взбивают
    крутые ветра.
   Случайно один...
   В этом городе нет ещё друга
   И нету погоды — отложен
    мой борт до утра.
   И словно бы назло —
    в прерывистом сне ожиданья
   Объятия давних знакомых:
   «Привет, старина!..»
   Все люди, ненастьем сведённые
    в аэрозданье,
   Сто лет как повально знакомы...
   А ты — сторона!
   Всему своё время.
   И здесь самых ближних найду я!
   Не так уж и мало их нынче живёт по стране.
   И может, мой будущий друг
    здесь проводит впустую
   Свой вечер,
    не подозревая ещё обо мне.
   Зачем же разводья ты ищешь
    на небе упругом? Глухая пора!
   Беспощадна природы игра...
   В Анадыре — дождь.
   Ходит он заколдованным кругом.
   По всем направленьям
   гуляют сквозные ветра.

   На сопке Хрустальной

   По сопкам сползает в распадки туман —
   Прощай, моя северная зима!
   Кто рыщет по сопке со старым ружьем.
   Кто жизнь осязает, склоняясь над ручьем.
   А мы, в кои веки, гулять-промышлять:
   На залежи горного хрусталя
   Идём, горностаев пугая горластых,
   По первой траве и по рыхлому насту
   И дышим ликующей тундрой, одетой
   В пятнистое платье короткого лета.
   На сопке Хрустальной полно хрусталя,
   Огнём первозданным сверкает земля! —
   Послушать людей! —
   А случись, не найдем,
   И то — не беда! — Отдохнём.
   По каменным грудам и свежим разломам,
   Чьему-то послушные умыслу злому,
   Шарахались долго под дождиком стойким —
   Без толку!
   Эх, парень! В парилку б да пару погуще,
   И сесть там повыше, и греть свои души,
   А после — в бильярдной расстреливать лузы!
   Дались вам неуловимые друзы!
   ...Над каждым из нас редкий царствует миг:
   Зажгись, повторись, я тебя не постиг!..
   Где трещиной прорван был каменный панцирь,
   Прозрачного кварца граненые пальцы
   Пробились на волю, и пазуху эту
   Возникшее солнце наполнило светом!
   А вы посторонние, но не чужие!
   Ведь — правда? —
   И вы озарением жили!

   Пламенный

   Заледенелые дома в глаза людей не смотрят,
   за годы выветрились в них
   приметы жизни человечьей,
   и наш ревущий вертолет
    покоем их не предусмотрен...
   Беспламенно спит Пламенный
   в метели вечной.
   Какая страшная беда его врасплох застала,
   налаженный расстроив быт,
   разбив надежды новосёлов?
   Нашли металл, а по стране хватало
   этого металла —
   геологи ушли вперед, забыв посёлок.

   Надежны кровли и крепки,
    но их взяла остуда,
   и обступила пустота бесплотной тенью.
   Не виноватые ни в чём стоят
   на Лобном месте тундры,
    приговоренные к концу
   Стены...

   Ни звон колоколов Земли,
   ни дым яранги редкой —
   ничто уже не оживит
   картины безнадежно голой.
   Законсервирована жизнь.
   На карте сделана отметка.
   Беспламенно спит Пламенный
    надрывом в горле.

   В охотничьем валке

   Мы родичей до пятого колена
   Смогли с тобой припомнить
   многократно.
   День? Ночь? — Узнай,
   коль белый свет не рад нам,
   Шестые сутки пургового плена
   Или восьмые?
   Чутким ухом слышишь
   Отчетливо, сквозь сон короткий —
   Трактор
   Грохочет по накатанному тракту
   Очнешься — то лишь ветер тьму колышет.
   Вся необъятность тундры,
   Здесь — под крышей Балка.
   Перестаешь ценить минуты,
   Так жизнь минует — даже не заметишь,
   Как заметет...
   Но головы займёт тишь,
   И ночь со днём уже не разминутся.
   Характер проверяется.
   Наверно...
   Плутали, мерзли, всё вокруг ревело,
   Но всё же вышли на балок
    — порядок!
   Продукты, правда, на исходе —
    скверно!
   Зато героями войдем в поселок...
   Но вынужденное геройство давит
   Тоской!
   И сколько ни рядись веселым,
   Всё даром!
   Мы съели хлеб, мы все «бычки»
    сдымили,
   Дрова сожгли — всё к черту!
   Ставя «на кон»
   Патроны, в покера мудрим...
   Однако
   И домино, и карты утомили,
   Должно быть,
   Нас уже похоронили...
   Неси унты и не скули —
    надбавку
   Ты заслужил за праздное сиденье.
   Мы выдюжим и вскоре
    за метелью —
   Уйдем,
   А дни кромешного безделья
   Арктической романтикой
   наделим... Каюр ты мой!
   Хор-рошая собака!

   Конец путины

   Ну, вот и всё...
   В засаде — осень,
   Над неводом навис туман,
   И на берег себя выносит,
   Бурля, Анадырский лиман.
   Братва уже считать охрипла
   Мозоли, раны и рубли
   И мерит будни лунным ритмом:
   Прилив — отлив,
    Прилов — отлов...
   Мы жжем плавник, молчим о лете,
   Прощальная дымит уха,
   Лишь чайки на прибойной ленте
   Сварливо делят потроха.
   1984—19855

К началу