Во всех школах города создавались самодеятельность учителей, и Иванова предложила так же создать учительскую самодеятельность. Теперь и самому надо было что-то делать. Этим делом мы занялись с Людмилой Погорельской, о которой я уже раньше упомянул. Мы наметили с ней программу и для начала взяли одну пьесу Чехова, в которой мне тоже отводилась небольшая роль, параллельно начал готовить несколько пьес на балалайке. Как-то на одном уроке черчения я обратил внимание, что у одной ученицы вместе с книгами были ноты. Я спросил ее, что это за ноты. Я спросил ее, что это за ноты. Она говорит, что учится в музыкальной школе уже пять лет и сегодня, после школы, у нее урок музыки. Это меня заинтересовало. На другой день встретился с этой ученицей и спросил ее, сможет ли она мне аккомпани-ровать на фортепиано игру на балалайке? Она так неуверенно: "Можно попробовать, т.к. никогда еще не приходилось сопровождать другой инструмент". Мы договорились о встрече у них дома. В назначенное время мы встретились у них дома. Родители приветливо представились - мать - домохозяйка, отец - отставной офицер, служивший в ГДР. Они не возражали, что мы будем музицировать, тем более, что их дочь научиться сопровождать другой инструмент. Так мы вместе с этой девушкой, Заирой, стали готовить нашу программу. Занимались мы через день-два неподолгу, т.к. у нее были еще другие уроки и ей приходилось тоже нелегко.
   Выступили мы успешно. Коллектив школы с энтузиазмом начал готовиться к выступлению, т.к. начался смотр среди коллективов учителей. Людмила Погорелськая включилась в работу на все 200%. Учительская худ. самодеятельность давала хорошую нагрузку, т.к. намечалась новая программа и требовала много времени, сил и творчества. То одно, то другое приходилось менять, пробовать, но все же дело пошло вперед. Занимались ежедневно подолгу и добились хороших результатов. Наша самодеятельность смотрелась неплохо по сравнению с другими школами, что отмечалось по горОНО.
   Работа со школьной самодеятельность закипела с новой силой. О подготовке так же выступил хор с оркестром, танцевальный коллектив, где Иванова опять приглашала тех самых заслуженных артистов, что и в первый раз. Но в этот раз наша школа заняла первое место по городу, а также по республике. Особенно отличился хор мальчиков, который выступил блестяще. Пели мы "Бородино" и "Фуражечка" - песенка про технические училища. Мы четко отработали выход на сцену строем, снятия фуражек (тут помогал мне военрук) и уход со сцены. Все смотрелось очень красиво. Такого в Махачкале еще не было. Иванова была на высоте. Мой авторитет тоже рос. Меня приглашали на работу в другие школы, техникумы, предприятия, как бы переманивали, предлагая лучшие условия работы. Но я решил, что нечего менять шило на мыло и скакать с места на место, тем более тут уже есть фундамент, а там опять все начинать сначала. Теперь нашу самодеятельность приглашали на концерты, особенно хор мальчиков был "нарасхват" - только где выступили, уже приглашают на другое мероприятие с концертом. Так же и оркестр, с которым тоже стали давать концерты по предприятиям. Но Ивановой такое положение не нравилось - вся слава проходит мимо нее: "это же мои ученики, а меня там нет. Надо это прекратить". И вот, как-то приходит в школу секретарь комсомольской организации нефтезавода и просит нас выступить перед коллективом завода по случаю торжественного собрания с награждением передовиков производства, которое состоится на следующий день вечером в 1700 ч. Я обрадовался такому предложению и заверил, что обязательно будем. Я известил всех учеников оркестра, а также мальчиков из хора о предстоящем выступлении, чтобы без опоздания собраться в школе, а отсюда пешком полкилометра. Все были рады, что теперь-то обязательно их послушают и посмотрят их родители, т.к. основной контингент учащихся был именно от этого завода, где работают их родители.
   На завтра все собрались, как договорились, и в приподнятом настроении собрались в дорогу, в ДК нефтяников. Тут появляется Иванова и спрашивает: "Куда это вы собрались?" Нас пригласили на торжественное собрание в ДК нефтяников на торжественное собрание по случаю награждения передовиков производства. Она так это посмотрела на всех и говорит: "Я запрещаю вам идти на завод, т.к. на дворе дождь, а я за вас отвечаю", - повернулась и ушла в свой кабинет. Так, думаю, опять что-то не так, опять какая-то шлея под хвост попала. Ребята опустили головы и в молчании ждут, что же я предприму. Я немного растерялся, но потом говорю: "Подождите, я сейчас приду" и пошел в кабинет. Иванова что-то писала за своим столом. Я говорю: "Антонина Ивановна, вчера приходили от завода комсорг и профорг и попросили нас выступить. Я хотел об этом сказать Вам, но Вас не было, и я поэтому дал согласие, о чем я сказал ребятам. Я думал, что своим выступлением мы поднимем престиж школы, а так же Ваш". Она резко выпрямилась и говорит: "Я запрещаю Вам с ребятами идти на завод, т.к. не согласовали это со мной". Я еще пытался что-то сказать, но все бесполезно, она стояла на своем. Вот, думаю, твердолобая, самодур, своим поведением одним движением, готовая уничтожить все, что достигнуто таким непосильным трудом, терпением, бессонными ночами, трудом коллектива учителей и учащихся, да и ее же самой. Я больше ничего не стал говорить, повернулся и вышел. Мысль работала в адском напряжении: или-или, но быть уничтоженным перед лицом ребят, оказаться бессильным что-то сделать, я тоже не мог, тем более сорвать такое мероприятие на заводе… И я сказал: "Ребята, директор не дала согласие на наше выступление, а мы дали обещание выступить перед вашими родителями. Что вы предлагаете?" Все были настроены выступить, и что надо идти. "Я так и думал, т.к. иначе нельзя. Если мы сейчас не пойдем, то впоследствии нас уже больше никогда никто не пригласит, и мы окажемся болтунами и потеряем доверие. А теперь берите свои инструменты и пошли". Будь, что будет. Так мы в приподнятом настроении пошли в ДК. Там нас уже ждали, т.к. из-за этих недоразумений мы немного опоздали, но никто не расходился и я понял, что правильно сделал. В случае чего, я все равно работу найду в другом месте.
   Концерт прошел великолепно! Дружные аплодисменты, а лица ребят светились таким счастьем, как будто они совершили подвиг. Я тоже был доволен выступлением, но мысль о предстоящем разговоре не покидала меня. Со своей тревогой я поделился с Галей, которая меня успокоила тем, что у них в университете уже идет распределение выпускников по разным местам, и что в этом году будет всесоюзное распределение.
   В университете прошла "жеребьевка", где Галя вытащила "г.Свободный", но одна Галина однокурсница вытащила "Хабаровск" и просит с ней поменяться. "Как ты на это смотришь?" - спрашивает. Да ведь это же решение всех наших проблем и спрашиваю: "Галя, а дальше есть еще место?" "Нет, дальше уже ничего нет". Тогда я говорю: "Вот и хорошо, бери это место, все оформляй, и поедем подальше от этих дрязг и недоразумений". На другой день я прихожу в школу, где Иванова меня уже ждала в возбужденном состоянии. Но я был уже совершенно спокоен. При виде меня она тут же: "Зайдите в кабинет". Я спокойно пошел за ней. Она закрыла дверь опять на ключ, но уже без спиртного и в резкой форме изрекла: "Как Вы осмелились ослушаться моего приказа? Ведь я же запретила Вам туда идти. Или Вы хотите стать на мое место, постоянно подкапываясь под меня?" Я на нее посмотрел и говорю: "Даже если мне дадут кучу золота, я никогда бы не стал на Ваше место, т.к. люблю свою работу и делаю то, что умею. А директором я никогда не хотел быть, т.к. это тоже надо уметь. Директор должен уметь видеть, ценить и поддерживать хорошее, а не давить, не давая расти только-только появившимся росткам, ох как нужна помощь и поддержка руководства".
   Потом я подаю ей листок, который мне вручали после концерта, в котором говорилось: "Только при таком умелом руководстве, как Иванова А.И., коллектив школы смог добиться таких замечательных результатов, и мы гордимся, что наши дети учатся в этой школе, и выражаем большую благодарность дирекции, парткому, профкому и комсомольской организации школы за их благородный труд". Она прочла и опять со слезами рухнула на стул и прямо-таки заревела. Когда прошла эта волна истерики, она, успокоившись, сказала: "Опять я нехорошо о Вас подумала. Но почему Вы меня не предупредили, не сказали мне все то, что сказали мне сейчас, до концерта?" "Но Вас же не было и при том времени не было, да я и сам не знал, что нм вручат такую бумагу". Одним словом, все опять успокоилось, мы опять выпили спирту, как в первый раз.
   Дома мы потихоньку стали готовиться к переезду. Кое-что продавали, кое-что дарили соседям, т.к. за два года появилось уже кое-что. Дело двигалось к концу учебного года. Усиленно готовились к выпускному вечеру, выставляли годовые оценки. В одном 7м классе по черчению я поставил двойку одному ученику-переростку. Я просто не мог ему поставить другую оценку, т.к. ничего не делал в течение всего года. На переменах я чувствовал его присутствие: то "нечаянно" толкнет, то "нечаянно" ногу подставит и подобные фокусы. Я сначала думал, что это действительно нечаянно, а потом понял, что он вызывает меня на конфликт. Однажды он останавливает меня и говорит: "Герман Николаевич, пачэму мине поставил двойку?" Я смотрю ему в глаза и говорю: "Если бы ты сделал хотя бы один чертеж, то можно уже было подумать о положительной оценке, а в теперешнем положении ты другой оценки не заслуживаешь. Я только могу тебе дать работу на очень, если справишься, то можешь получить свидетельство об окончании 7-го класса, а иначе - нет", - повернулся и пошел дальше. Он в догонку: "Эта ми еще пасмотрим". Он наверно уже третий год сидел в этом классе. Мне говорили, что несколько лет тому назад на перемене зарезали одного учителя тоже за двойку. Так что все может случиться. Потом как-то забыл этот разговор. Гале я это все рассказал и она заметила. что, может быть он просто пошутил. А возможно. Так незаметно подошло время выпускного вечера. Учитель, ученики, родители - все нарядно одетые праздновали это традиционное событие, как всегда везде и всюду. В разгаре вечера ко мне подходит дежурная по школе и говорит, что меня вызывает какой-то ученик. Я спустился вниз и вижу, что за дверью снаружи стоит этот переросток, и машет мне рукой, чтобы я вышел. Дежурная говорит, чтобы я не шел - это не к добру. Но я подумал, что в этом нет ничего особенного, и попросил, чтобы она мне открыла дверь. Но она категорически отказывается открыть мне дверь без разрешения директора. Я говорю этому парню, чтобы он подождал и пошел наверх, я говорю директрисе: "Антонина Ивановна, мне надо выйти ненадолго, велите дежурной открыть дверь". Она обращается к дежурной, которая поднялась вслед за мной, чтобы она мне открыла дверь. Но дежурная ни в какую, заверяя, что это, мол, опасно. Тогда мы втроем пошли вниз к двери, где меня ждал этот парень. Когда дверь открыли, Иванова спрашивает его, по какому поводу он меня вызывает. Он говорит, что у него несколько вопросов по поводу задания на осень, кое что неясно. Я тут же говорю, что мне надо выйти и уладить все. Мы пошли через школьный двор на улицу. Накрапывал мелкий дождь. Когда мы вышли на улицу, он меня спрашивает: "Пачему Вы пашли со мной?" "А почему я с тобой не должен идти, если ты меня об этом просишь". Он: "Я же мог Вас кинжалом…" "Но кинжалом может только дурак, который ни о чем не думает. Притом ты даже не успел бы замахнуться, как сам получил бы свой кинжал в самое сердце. Если бы ты знал, где я был, то у тебя никогда бы не возникло такого желания меня запугать. Для этого ты слишком молодой и неопытен. Он: "А если бы я Махачкалу поднял?" Вот такой глупый вопрос он мне задал, и теперь надо было ему соответственно ответить: "Что твоя Махачкала против Москвы, а Дагестан по сравнению с Россией?" Он даже остановился и глазами моргает, не ожидал такого ответа. Потом я ему говорю: "Теперь все ясно. Выкинь из головы свою дурь, и давай поговорим, что нам дальше делать, раз ты захотел выяснить неясности по работам на осень. Я предлагаю тебе следующее: "Приходит завтра в школу со своей бумагой, я задам тебе несколько работ, которые ты выполнишь с помощью своих друзей в течение десяти дней. Потом покажешь мне эти работу и дело, думаю, можно решить не дожидаясь осени. Как ты на это смотришь?" "Я согласен", - говорит он, и мы расстались, пожав друг другу руки. Я понял, что мне никак нельзя было поступить иначе. Он подумал бы, что я его боюсь и испугался, как бы струсил.
   Так был решен один из серьезнейших конфликтов, возникших в школе между учителем и учеником. Когда я вернулся в зал, где продолжался вечер, меня обступили и спрашивали что, да как. Мне надо было объяснить ученику его задание на осень и в подробности не вдавался. Через несколько он принес свои листы, чертежами их не назовешь, чем добился того, что он почувствовал, что со мной так разговаривать нельзя и сделал то, что я от него потребовал. Когда я его спросил, кто ему помогал? А он: "Я сам все сделал, как понял". Оно и видно, но ему я говорю: "Ты сделал даже больше, чем я ожидал" - взял его листы, пошел в учительскую и исправил "двойку" на "тройку" и этим конфликт был исчерпан.
   Когда Галя получила диплом, направление и подъемные мы были уже во всеоружии, я написал заявление об увольнении и принес Ивановой на подпись. Когда она прочитала, то у нее челюсть отвисла, как будто у нее не хватало воздуха, так часто она стала дышать. Когда она пришла в себя она могла выговорить только: "Как?", а потом уже вошла в свое "Я". "Да я Вас никогда не отпущу и забирайте свое заявление. Столько работы сделать и вдруг уйти - НЕТ!" Я стал объяснять, что жена закончила обучение и ее направили в Хабаровск. Так что уже ничего не поделаешь, к тому же получила подъемные, мы заказали контейнер и прочее. Но она слушать ничего не хотела. "Я пойду в университет и скажу, чтобы ее оставили тут, в городе и работу ей дадим". "Хорошо, при одном условии, что Вы дадите нам квартиру". "Хорошо, я обещаю Вам квартиру, но только через два года, а пока мы улучшим Ваши жилищные условия". Я: "Нет, только сейчас или гарантийную расписку, заверенную горисполкомом. Только при таком условии мы остаемся здесь, вернем подъемные". Она: "Сейчас я не могу это сделать, а через два года, да". Я: "Ну тогда у нас ничего не получится", - и я вышел. Потом я понял, почему она обещала через два года. Через два года она уходит на пенсию, а так же ее депутатство заканчивает. А что после этого будет, ее уже не интересовало, хоть трава не расти, просто отговорится, что ничего не смогла сделать. На следующий день прихожу к ней и "открываю ее карты". Она не ожидала, что я понял ее ход мыслей и подписывает мое заявление с условием при подходящей замене, притом, чтобы я и сам нашел эту замену - и художника, и музыканта, и учителя черчения, рисования, пения, и руководителя художественной самодеятельностью в одном лице. Вот это да, где же я найду такого дурака, чтобы при такой зарплате такой груз тянуть?! Но я все же пошел в горОНО с этим заявлением, а они были подругами и заранее обо всем договорились. Так что, когда я вошел к зав. горОНО, она говорит: "Только при соответствующей замене, а иначе она не может школу оставить без преподавателя". Так я ни с чем и вышел. Но горОНО еще ничего не значит, т.к. все идет через министерство. Я тут же пошел в отдел просвещения и прямо к министру. Подаю заявление. Когда он прочитал мое заявление, он спрашивает, почему я не пошел сначала в горОНО. Я говорю ему, что там сейчас никого нет, а мне срочно надо выкупать билеты и контейнер отправить. Он даже не позвонил, а просто подписал: уволить согласно поданного заявления - по собственному желанию, и отдает мне этот документ. Мне пришлось прибегнуть к обману, раз они затеяли со мной эту волокиту. Я беру свое заявление и выхожу, а там Иванова в коридоре стоит и с кем-то разговаривает. Увидев меня, она так это с улыбочкой: "Ну, что, уволились?" Я: "Конечно", и показываю ей мое заявление с подписью министра. Она аж в лице изменилась, и ничего не говоря, повернулась и пошла к выходу. Теперь я уже не стал беспокоиться и пошел домой. Дома мы посмеялись, когда все рассказал, и продолжали готовиться в дорогу. На другой день зашел к Ивановой. Она сидела за столом в каком-то безразличном состоянии. При виде меня она немного собралась, взяла мое заявление и, ни слова не говоря, открывает свой сейф, достает мою трудовую книжку, делает запись и подает мне ее со словами: "Я теряю одного из самых лучших педагогов, с которыми мне приходилось работать за всю свою трудовую деятельность и, если бы я смогла, то сделал бы все, что в моих силах, и оставила бы здесь. Но сейчас я бессильна, хотя и пыталась что-то сделать, но безуспешно". Она подает мне мою трудовую книжку, характеристику и справку о моей работе, заранее приготовленные. Я пригласил ее на проводы, куда она потом пришла в сопровождении двух заслуженных артистов Даг. АССР, с которыми мне приходилось работать в худ. самодеятельности и тоже стали уговаривать остаться. Но я говорю, что Антонина Ивановна знает мои условия, и я с удовольствием остался бы. Но это был уже просто никчемный разговор. Иванова опять пустила слезу, как всегда, но мы сердечно распрощались. При наших последующих посещениях Махачкалы мы встречались с ней, и она заверила, что при любых обстоятельствах, в любое время, если мы хотим вернуться в Махачкалу, гарантирует работу мне и жене, но с квартирой ничего сделать не может, но поможет в строительстве дома. Такие возможности у меня уже раньше были, так что это уже бесполезный разговор. Но мне было приятно, что оставил и в этой школе, в городе добрый след своей работой. Итак, мы со всеми своими друзьями попрощались, Нас проводили на вокзал и мы отправились в загадочный Дальний Восток, в неведанный, но звучный город Хабаровск.
   В то время в пути мы были более восьми суток, т.к. в основном были еще паровозы, реже тепловозы, но совсем редко - электровозы. Дорога нас очень интересовала своей неповторимостью, широкими просторами. Проезжали самые разнообразные по своему строению регионы страны, о чем раньше я даже представления не имел. Особенно Байкал, со своей дикой, сказочной природой. Тут, на Байкале, на станции Слюдянка, мы впервые попробовали рыбу - омуль, который водится только в Байкале. Вода в озере настолько чистая и прозрачная, что на глубине десяти метров можно увидеть все, что находится на дне. Одним словом, впечатление потрясающее… Так, постепенно мы приближаемся к Хабаровску. Последние километры. Поезд идет по мосту, через эту могучую дальневосточную реку Амур. Дух захватывает при виде этих водных просторов… Город встретил нас пасмурной погодой, накрапывал дождь. Вокзал, с его дореволюционной архитектурой пробуждающую скрытую гордость, таил в себе какую-то волнующую таинственность. Очень волнующее чувство появилось внутри. Мы смотрели на город, который лежал еще в сонном, облачном состоянии. На трамвае мы поехали в центр города, где без труда разыскали управление дальневосточной железной дороги, куда Галя получила направление. В отделе кадров посмотрели ее документы и заявляют, что в городе свободных местных в школах нет и предлагают ехать на станцию "Литовко", расположенной между Хабаровском и Комсомольском-на-Амуре. Ну что, Литовко, так Литовко, посмотрим, что это за населенный пункт. А пока нас направили в железнодорожный техникум, где можно временно остановиться в общежитии. Потом мы походили по городу, который произвел на нас приятное впечатление. Мы как-то сразу почувствовали себя дома, как будто это наше родное местожительства. Тогда я Гале сказал: "Тут жить можно". Через несколько дней мы поехали в Литовко. Там уже знали, что им направлены два учителя ин. языка, Галя и Клара, однокурсница. Станция Литовко поразила нас своей необычной архитектурой домов. Рубленные из бревен дома с высокими крышами, как церкви. Одно-двух-трехэтажные, с какими-то башенками, балконами, а срубы как-то необычно художественно обрезаны. Тротуары досчатые. Так что при дожде можно было более или менее нормально ходить, тогда как на дорогах была грязь. Так мы прошли этот поселок в направлении школы. По пути зашли в клуб, где я познакомился с баянистом и немного побеседовал. Клуб - центр культуры Литовко, где проводились все мероприятия, а также кино и самодеятельность. При встрече с директором школы, куда я тоже был приглашен для беседы, я ему сказал, что я в этом поселке работать не смогу, т.к. в клубе место занято, а только в школе работать для меня будет неудовлетворительно. Пусть моя жена работает, т.к. она направлена сюда, а я поеду в Хабаровск и там найду себе работу. "Жаль, - говорит он, - мы дали бы Вам любую квартиру, какая Вам понравится в этом поселке, и квартирный вопрос для Вас был бы решен". Все это, конечно, хорошо и заманчиво, но какова перспектива? С Галей мы решили пожить немного отдельно, а потом все равно все уладится. Потом мы каждую неделю ездили друг к другу - то она ко мне, то я к ней, и время проходило незамет-но. Литовко была станцией узловой, где менялись бригады машинистов. Так вот, Галя с Кларой поселились в квартиру машиниста, где им выделили одну комнату, так что они не скучали. Когда я приезжал, то мы всегда устраивали маленький праздник, где я близко познакомился с хозяевами квартиры - простыми, приветливыми людьми. Он был машинистом паровоза. Мы иногда ездили с ним на рыбалку, т.к. вокруг было много озер, между которыми проходила железная дорога. Мы садились на поезд, машинисты договари-вались, где нас ссадить, а так же забрать на обратном пути. Это было очень удобно, т.к. больше ни на одном виде транспорта на рыбалку не доберешься. Так наша жизнь потекла в полуразлуке, но все же терпимо.
   В Хабаровске, после приезда из Литовко, я зашел в ГорОНО и представился заведующему - Митрохину. Когда он посмотрел мои документы, то сказал, что такие специалисты им нужны, и дает мне записку с адресом школы, куда мне надо было поехать на собеседование. "Если не понравится, то приходите, я Вам другое место предложу", - говорит он. Потом он объяснил, как мне лучше доехать до школы № 26, которая располагалась в военном гарнизоне "Большого аэродрома". Я без труда нашел этот гарнизон, утопающий в зелени, а также и среднюю школу № 26. Школа оказалась небольшой, двухэтажной, большой школьный двор и рядом гарнизонный дом офицеров. Директора школы как раз не было, и я воспользовался временем посмотреть окружение. Гарнизон был обнесен высоким деревянным забором, дороги асфальтированы, бордюры побелены и кругом чистота, что сразу бросалось в глаза. Дома большие 3-4-этажные, тоже покрашенные в основном охристой фасадной краской. Впечатление очень приятное. Я немного еще походил и вернулся в школу. Директриса была уже на месте. Я представился, показал свои документы, на что она положительно отреагиро-вала. "Да, нам нужен учитель черчения, рисования, а также и пения. Пишите заявление и оформляйтесь на работу". Я согласно кивнул головой и говорю: "Для работы мне нужно жилье, т.к. наши вещи находятся в пути и по прибытии их надо куда-то поместить". Она: "С квартирой у нас дело обстоит туго, но пока мы выделим при школе какое-то помещение, куда Вы можете временно разместить свои вещи, а там посмотрим, думаю, что этот вопрос мы решим". Это меня вполне устраивало, и я тут же написал заявление о приеме. Учебные занятия уже начались, а мы опоздали из-за длинной дороги и устройством Гали на работу. Так что только 11 сентября 1959 года я приступил к работе. Директрису звали Мария Яковлевна Мамонтова.
   После нашей беседы она вызвала одну техничку и попросила временно приютить меня, пока что-нибудь не подыщет. Так я сразу получил возможность немного прийти в себя и подготовиться к урокам. Хозяйка имела свой домик возле поликлиники, в котором она выделила мне угол с кроватью, где мог спокойно отдыхать. Занятия проводил спокойно, т.к. предмет свой знал вдоль и поперек, и это не отнимало много времени на составление планов. Первые несколько уроков посетили директор и завуч Яцевич Татьяна Михайловна. После этих посещений за весь период моей работы в этой школе посещений больше не было, кроме тех нескольких посещений, при краевой проверке, что в то время практиковалось всюду. На мои плечи опять легла вся художественная самодеятельность школы. Тут почему-то на разные инструменты не нашли своего должного применения, т.к. учащиеся в основном увлекались баяном и аккордеоном. Ведь в городе было шесть музыкальных школ, училище искусств, институт культуры, педагогический техникум с музыкальным уклоном, где было достаточно специалистов-музыкантов. Поэтому я подумал, что по музыкальной части у меня не будет того размаха, которого раньше добивался, и полностью увлекся художественной самодеятельностью и художественным оформлением школы. Прошло немного больше месяца после начала занятий, как ко мне подходит один ученик из старших классов и говорит, что меня приглашает директор музыкальной школы Александр Тихонович Крючков, который сейчас находится в ДОСА (Дом офицеров Советской Армии), где он проводит занятия в музыкальном кружке по классу баяна. Я его спрашиваю: "Зачем я ему нужен? Если я ему нужен, то пусть приходит в школу, т.к. я сейчас очень занят". "Хорошо", - говорит он и ушел. Я уже забыл этот короткий разговор, как через пару дней ко мне опять приходит этот ученик и говорит: "Герман Николаевич, Александр Тихонович очень просил Вас зайти в ДОСА, для важной беседы, т.к. у него сейчас урок и он не может прийти в школу". Ну что, думаю, у меня как раз "окно", и я тут же с ним пошел в ДОСА. Музыкальные классы находились за сценой и уроки по музыке вели педагоги из музыкальной школы. При нашем коротком знакомстве Крючков говорит: "Мне мои ученики говорили, что Вы хорошо играете на аккордеоне, и я хотел бы, чтобы Вы согласились работать в нашей музыкальной школе педагогом по классу аккордеона, т.к. у нас увольняется наш педагог в связи с отъездом в другой город. Поэтому нам нужна замена". Я: "Но я ведь никогда не работал в музыкальной школе и не знаю методики". Он: "Мы Вам все расскажем и все покажем, главное то, что Вы играете, знаете ноты и как педагог сможете ученикам объяснить и показать, мы Вас очень просим согласиться". Я: "Но ведь я уже работаю в школе и увольняться я не хочу". Он: "Так ведь Вы же можете работать по совместительству и выкроить два дня, хотя бы для начала". Я дал согласие и через пару дней был оформлен на работу по совмести-тельству и стал вести уроки по музыке. На уроки ко мне приходили и Крючков, и некоторые другие педагоги, которые очень просто мне все объяснили, и мне стало ясно, что к чему. Но с музыкальной грамотой у меня были сложности. Один из педагогов - баянист Шаповалов Николай предложил мне: "Как только у тебя будет свободное время, приходи ко мне в класс, и я тебе все покажу и расскажу самое основное, то тебе надо знать, а мелочи сами по себе придут". Шаповалов был очень грамотным и эрудированным педагогом. Он в самой простой и доходчивой форме преподал мне полный курс теории и практики игры на баяне, что я разумеется перенес на аккордеон. Я узнавал такие вещи, о которых и понятия не имел. Мне потом стало очень легко работать с учениками. Хотя Шаповалов был инвалидом и ходил на костылях, на баяне он играл замечательно и теорию знал великолепно. Так мы потом крепко подружились, а потом присоединился еще одни педагог-баянист Сланочузов Владимир Васильевич, ставший впоследствии директором школы, но это значительно позже.
   В общеобразовательной школе мои дела тоже шли хорошо. Через два месяца работы Мария Яковлевна приглашает меня к себе и говорит, что одна учительница получает квартиру в ДОСе (дом офицерского состава). Поэтому освобождается комната в корпусе, которую мы предлагаем Вам, так что можно пойти и посмотреть. Я, конечно, такой новости обрадовался, и мы тут же пошли смотреть эту комнату в двухэтажном восьмиквартирном деревянном корпусе. Комната располагалась на I этаже в трехкомнатной квартире, где каждую комнату занимала одна семья. Так что жили три семьи на одной кухне. В комнате была печь для обогрева, на которой можно было готовить пищу, а топить ее надо было или углем, или дровами. Так что можно было не пользоваться общей кухней. Это меня вполне устраивало. В комнате был подпол, где можно было хранить картошку и другие продукты. Мне предложили сразу перенеси вещи, чтобы больше никто не смог занять эту комнату. Так у нас появилось уже свое государственное жилье, а через два дня прибыл контейнер, и мы могли вещи расставить по своими местам в нашей комнате. Все получилось самым лучшим образом. С соседями мы жили очень дружно и все праздники отмечали вместе, как бы одной большой семьей. Во дворе был сарай для хранения угля и дров, в котором я устроил себе столярную мастерскую, где продолжал столярничать.
   Теперь Галя могла приезжать уже в свое собственное жилье. Мы были очень рады и счастливы, что так быстро у нас все устроилось. С жильцами соседних квартир мы тоже быстро подружились, что благоприятно действовало на всю нашу жизнь.
   Постепенно дело продвигалось к смотру худ. самодеятельности. Репетиции я проводил в спортивном зале, где мы с преподавателем труда Чижовым Григорием Алексеевичем изготовили подставки для хора. Я попросил несколько ребят-баянистов старших классов разучить песни для хора, для сопровождения, и стали уже репетировать вместе. Мне было уже легче, т.к. не надо было заниматься оркестром. Когда программа в основном была готова, то Мария Яковлевна предложила провести концерт в ДОСА, как бы генеральную репетицию. Параллельно некоторые учителя готовили свои номера, танцы, песни и другие. Это тоже облегчало мою работу. Мы наметили день концерта на одно из воскресений. Дирекция, ученический комитет и комсомольцы решили концерт сделать платным, по символическим ценам, для поднятия духа и приобретения мелочей для художест-венной самодеятельности. Билеты распространялись в основном среди родителей. Художник ДОСА написал большую афишу о нашем концерте. Все было организо-вано в лучшем порядке. Пока было время, я решил поехать на пару дней в Литовко. В воскресенье утром я узнаю, что поезд в Хабаровск пойдет только вечером в такое время, что я никак не успею на концерт. Что же делать?! Какой выход? Галя посоветовала поговорить с хозяином, который сможет договориться с машинистами товарных поездов, чтобы меня взяли на паровоз, и успеть на концерт. Так мы и сделали. Но по пути я узнаю, что этот поезд идет только до станции Волочаевка, которая находится не на основной магистрали, а с десяток километров не доезжая. Вот, думаю, попал впросак. На Волочаевке как бы товарная станция, машинист мне говорит: "Все, дальше мы не едем. До магистральной станции надо идти пешком, притом надо быть очень осторожным, т.к. всюду охрана и патрули, которые могут запросто забрать до выяснения". Но мне-то такая ситуация никак не подходит. Тем не менее я очень осторожно, не подавая вида, что я тут чужой, смело пошел вперед к вокзалу. У дежурного спросил, как мне быстрее можно добраться до Хабаровска? Он мне объяснил, что если идти быстро, то можно успеть на пассажирский поезд, следующий во Владивосток, и показал мне, как лучше идти. Я поблагодарил его и про себя отметил, что есть еще добрые люди, которые в критический момент приходят на помощь. Было холодно, всюду лежал еще снег, а я в туфлях. Зашагал я быстро, чуть ли не бегом. Так что даже тепло стало, и я благополучно дошел до станции, где купил билет до Хабаровска и вовремя добрался до места. С меня свалился груз неимоверной тяжести. Я еще успел переодеться к концерту, который прошел очень удачно. На нем присутствовали и наши педагоги из музыкальной школы, которые отметили высокий уровень выступления. Это меня обрадовало. После этого концерта я приобрел уже более широкую известность. Теперь меня пригласили работать педагогом на муз. курсах при ДОСА, что являлось уже хорошим престижем. Смотр художествен-ной самодеятельности среди школ городах также прошел успешно и мой авторитет в школе окреп. Музыкальная школа находилась в поселке городского типа при заводе им.Горького, где жизнь протекала как бы независимо от города и управлялась заводоуправлением. Часть педагогов жили тут же в поселке, а часть приезжали из города. Работа мне нравилась, т.к. постоянно видишь ее результаты. Так я совмещал работу в двух школах. Как-то директриса школы Мамонтова вызывает меня и спрашивает меня, почему я не поступаю в пединститут на заочное отделение? Что я мог ответить? Я так и сказал, что у меня нет документа о среднем образовании, т.к. они были в художественном училище в Краснодаре, который был под оккупацией, и они там погибли. Тогда она предлагает мне сдать экстерном за 10 класс и дает программу экзаменов. Тут я воспрянул духом, взялся за подготовку к экзаменам. Учил все по программе, а то, что было непонятно, я в любое время мог спрашивать у учителей. Так прошли летние каникулы, начался 1960 учебный год и все завертелось с новой силой, но уже с большей нагрузкой, т.к. совмещал две школы и подготовку к экзаменам. По самодеятельности я теперь решил организовать, кроме школьного хора, еще хор мальчиков. Я решил действовать примерно так, как в Махачкале, создавая какую-то таинственность. Ребятишки заинтересовались, и мы подготовили хороший большой хор мальчиков, примерно 50-60 человек разучивали две песни: "Бородино" и "Хор охотников" Вебера. Подготовка шла полным ходом, и к смотру были готовы. Сначала проводились районные смотры, потом городской смотр. Наша школа заняла на районном смотре I место, а по городу II место. Хор мальчиков прошел и на краевой смотр, т.к. не было подобного хора по краю. Поздравления с успехом и прочее. Я был очень рад такому событию. Постепенно подошло время экзаменов. Мария Я. вызвала меня и вручила расписание экзаменов и заметила, что все контрольные работы под печатью уже прибыли. Некоторые экзамены надлежало сдавать вместе с учащимися-выпускниками, т.к. нас было несколько экстерников, которых я не знал. На душе какое-то неопределенное чувство, как будто все знаешь и вроде бы вообще ничего не знаешь… Одним словом - "будь что будет". Экзамены я сдал успешно, и 15 сентября 1961 года мне вручали аттестат зрелости. Я был рад своему успеху, а также учителя, которые подготовили и принимали экзамены, были рады не меньше и, конечно же, моя Галочка, которая была всегда рядом и помогала мне во всем. Этому событию предшествовало другое, более важное событие, о котором я раньше не упомянул - 22 июля 1961 года у нас родилась доченька Ира. К тому времени Галя уже уволилась из Литовко и окончательно переехала в Хабаровск. Это событие, рождение дочери, внесло в нашу жизнь много нового. Хорошо было то, что мы имели свою комнату, в которой устроили детскую кроватку из двух кресел, которые я сделал еще в Махачкале из бука. Получилась красивая резная детская кроватка. Было, конечно, тесновато, но все равно хорошо. После получения аттестата я думаю, ну слава Богу, теперь уже все. Но не тут-то было. Меня вызывает директор Мамонтова и говорит: "Учитель со средним образованием мне не нужен в средней школе". "Тогда мне увольняться?" - спрашиваю ее. Она: "Нет, не увольняться, а учиться в пединституте". Но на каком факультете, я даже не подумал, решил все же пойти учиться, но в музыкальном училище на народное отделение по классу "балалайка". В музыкальной школе мне дали направление, и я успешно сдал вступительные экзамены. Я стал учить программу I курса. Так прошло первое полугодие.
   За время нашей раздельной жизни с Галей я познакомился в Литовко с двумя учителями, которые работали вместе с Галей, - Соломенцев Владимир Михайлович и Шофоростов Анатолий Федорович. Эти два человека сыграли в моей дальнейшей жизни большую роль. Так мы случайно встретились в Хабаровске с Шофоростовым и разговорились. Он мне рассказывал, что из Литовко он уехал после того, как женился и поступил учиться в пединститут на заочное отделение художественно-графического факультета, который первый год, как открылся. Меня это заинтересовало, и он предложил мне пойти с ним туда посмотреть и познакомиться с педагогами. Когда мы вошли в помещение этого факультета, то меня как током ударило - такое родное, близкое дыхание воздуха, насыщенное запахом масляной краски, бумаги, клея - сразу представилось художественной училище. И когда Анатолий меня спросил после знакомства с некоторыми педагогами: "Зачем тебе второе среднее образование? Давай забирай документы и переходи в институт на худграф, и все будет нормально". Я тут же пошел в училище, взял документы и принес в пединститут, куда я предварительно взял направление из школы. Когда я пришел за направлением в пединститут, то Мамонтова говорит: "Правильно делаете, что переходите в пединститут, это более солидно для Вас". Я поблаго-дарил ее и говорю: "Вы для меня сделали столько добра, что никто до Вас этого не сделал, и пока Вы будете директором в этой школе, я буду тут работать и сделаю все, что от меня зависит и в моих силах, чтобы оправдать то доброе, что Вы и весь коллектив для нас сделали". Она этому обрадовалась и поблагодарила меня за преданность. Так я с легким сердцем пошел в институт сдавать свои документы. Я стал готовиться к вступительным экзаменам. Получив вызов на экзамены, я пошел в институт в сопровождении моих новых друзей-болельщиков. По специальности - рисунок, живопись, черчение - я сдал успешно, так что осталось еще сочинение и история СССР. С этими экзаменами я справился тоже успешно. Теперь думаю, коль поступил, обязательно буду учиться, как бы трудно ни было. И вот начались опять студенческие годы, о чем я мечтал уже так давно, но все не было возможности осуществить свою мечту. Учеба в институте определила всю мою жизнь. Эта творческая атмосфера, царившая вокруг, работа в мастерских, общение с единомышленниками рождали новые идеи. Потом выставки, обсуждения, и все это в беспрерывном, напряженном движении.
   С дочерью Элеонорой наша связь не прекращалась. Мы переписывались и обменивались фотографиями. Она повзрослела и училась в Оренбурге на бухгалтера, успешно закончила обучение и стала работать по специальности. Жизнь диктует свои законы, против которых человек бессилен противостоять, и она встретила свою судьбу Давида, за которого вышла замуж. От них у меня появилось два внука - Женя и Нелли.
   Дома царила самая благоприятная атмосфера. Галя постоянно была рядом, и как советчик, и как критик. Я очень ценил это, что оказывало на меня положительное действие. Теперь прибавилась еще нагрузка - меня пригласили работать на музыкальные курсы при ДК железнодорожников Хабаровск-II по классу аккордеона. Там также работали наши педагоги из музыкальной школы, поэтому мне было легко интегрироваться. При каждом клубе или ДК работает художник, который в основном пишет рекламы и другие информации, а также художественное оформление лежит на нем. Мне почему-то нужен был портрет Ленина, и я пошел к художнику, поздоровался и спросил его: "Нет ли у Вас портрета Ленина?" Он на меня посмотрел и коротко ответил: "Нет". Но, думаю, нет так нет, но все же сказал: "Жаль, а я думал, что у художника обязательно есть портреты вождей, политбюро и другие", и я медленно вышел. Его мастерская была за сценой. Пройдя по сцене, я невольно остановился возле пианино и сел немного помузицировать. Так, незаметно сыграл одну вещь, другую и вдруг вижу, этот художник как-то странно обходит меня то с одной стороны, то с другой, никак не соображая, что же происходит, и, остановившись, говорит: "Не понял. А-а-а Вы кто будете?" Я: "Я тут работаю на музыкальных курсах от детской музыкальной школы". Он тогда говорит: "Слушай, пойдем, есть у меня портреты, любой выбирай. Вы уж простите меня, ведь я же не знал, кто Вы. Пойдемте". Ну что, думаю, коль так, то это уже лучше. И мы познакомились - Торгашин Владимир. Мы тогда много беседовали, поехали на этюды на его лодке, которую он сам построил из досок. Он сказал мне свой адрес, и мы встретились в назначенное время. Мы взяли все снаряжение, необходимое для такой поездки, и отправились на берег Уссури, там недалеко был домишко их родителей. Погода была замечательная, и мы благополучно отплыли от берега. Лодка была настолько нагружена, что еле-еле двигалась вперед с подвесным мотором "Москва-10". Но мы были счастливы.
   Когда переплыли на левый берег, то солнце было уже так низко, что мы решили заехать в тальник и там переночевать, а утром сразу начать писать этюды. Мы накрыли лодку тентом от комаров и ветра, зажгли фонарь "Летучая мышь" и начали рассказывать друг другу о своей жизни, потихоньку попивая водочку. Володя был таким интересным рассказчиком, что можно было заслушаться. Когда он узнал, что я учусь на худграфе, у него загорелись глаза. Он с сожалением вымолвил: "У меня только 8 классов". Я посоветовал ему поступить в вечернюю школу. Он за эту идею зацепился. Впоследствии он успешно закончил и вечернюю школу, и в институт поступил на худграф, и успешно закончил его. Молодец! Очень он напористый и целеустремленный. Так мы проговорили до глубокой ночи. Немного поспали и … уже утро. Позавтракали и пошли в протоку Чумка. Там и поселок так называется - Чумка. Пристали к берегу и начали писать этюды. Так прошел почти весь день. Начали собираться тучи, поднялся ветер. Мы быстренько все собрали и отправились в обратный путь. Уже начал накрапывать дождь. Вдруг видим, что на берегу машут белым флагом, это значит, что они просят о помощи. В этом случае проезжать мимо нельзя, и мы причалили. Это оказались глухонемые, у которых сломался мотор, и они просят взять их на буксир. Вот это да! Что же делать?! А ветер все сильней и сильней. Над водой появились белые буруны, но этих людей, их было трое, нельзя оставить на берегу. Так и быть, мы решились. Двое сели к нам в лодку под тент, а третий остался на своей лодке, которую привязали на буксир. С таким караваном мы тронулись в путь. Ветер стал уже таким сильным, что волны перекатывались через тент. Мы молили Бога, чтобы хотя бы мотор не заглох, а то была бы вообще катастрофа. Так мы медленно, очень медленно продвигались вперед. Берег был уже виден, и мы поняли, что преодолеем эту стихию и вот-вот будем на месте. И вот, о счастье, лодка ткнулась носом в берег и… мотор заглох. Что тут творилось?! Все вышли на берег, а на берегу собралось много народу глухонемых, которые пытались любыми средствами помочь нам, чтобы наш мотор завелся. Тут вдруг дождь перестал, солнышко выглянуло и ветер утих, как в сказке. Нам налили полный бак бензина. Потом подошел один из них, который понимает в моторах, немного покопался, и мотор завелся. Все заулыбались и стали с нами прощаться. Нам надо было прибыть чуть выше. Мы благополучно добрались до места. Когда мы рассказывали нашим знакомым о нашем происшествии, то знатоки говорили, что наше счастье, что мотор не заглох, а то был бы готовый гроб для четырех. После этой поездки я загорелся купить лодку. Об этом я сказал Толе Шофоростову, и он мне через несколько дней говорит, что есть лодка для продажи, которую надо посмотреть. Мы условились о встрече и пошли на лодочную станцию. Хозяин лодки нас уже ждал. Мы посмотрели, остались довольны, т.к. лодка "Прогресс" на пять человек, с подвесным мотором "Вихрь-20", некоторые запчасти и место с домиком, где можно все принадлежности хранить. Так мы приобрели лодку, которую потом часто использовали для отдыха, рыбалки и в виде транспорта. А то получается как-то нехорошо - такая могучая река, даже две реки Амур и Уссури, и без лодки - такое никак не вписывается в нормальное понятие для меня. Так что теперь мы уже совсем хорошо устроились, мы были довольны всем. (Это все произошло после того, как нас посетили друзья из ГДР Крамеры и поездкой по Амуру с Еременко на его "Прогрессе".)
   Однажды в нашу комнату пришли из школы председатель МК и еще два учителя. Когда они открыли дверь и посмотрели на нашу тесноту, то они даже не стали проходить. Немного постояли, посматривая вокруг, председатель МК Елена Акимовна Спивак, она же и депутат горсовета, говорит: "И в таких условиях живет наш учитель? Да тут нет никакой возможности не то, чтобы готовиться к урокам, а просто жить". Повернулись и пошли, помахав нам рукой. Через несколько дней Мария Я. говорит, что мы решили Вам выделить квартиру в новом ДОСе, который вот-вот должен сдаться в эксплуатацию. Я даже не сообразил, что это значит, но прошло еще несколько дней, и она говорит, чтобы я пошел в штаб за получением ордера на квартиру. Такая сенсационная новость никак не вписывалась в мои понятия, и я как-то не сразу пошел в штаб, т.к. у меня были уроки. На другой день по дороге в школу меня встречает Сосонкин, полковник, ведающий квартирными делами, говорит: "Почему Вы не пришли за ордером?" Я объяснил ему причину и он говорит, чтобы я пришел к 900 часам, где он меня в проходной встретит и вручит ордер на 2-комнатную квартиру, на I этаже, что лучшего они не могли мне дать, т.к. уже все было распределено среди военнослужащих. Но мы и этому были рады беспредельно. Гале я это рассказал, и она даже удивилась, что так быстро, всего через два года, и мы уже получили квартиру. В назначенное время я пришел в штаб, где Сосонкин меня встретил и вручил ордер. Для переезда нам не надо было долго собираться, и в январе 1962 года мы переехали в новую квартиру по адресу ДОС 12, кв. 10. С переездом нам помогали соседи, друзья, коллеги, т.к. наш ДОС был недалеко, всего через один дом, и мы все перенесли и перевезли на санках. Здесь уже было центральное отопление, туалет и водопровод. Так что не надо было топить печь, воду носить из колонки и в туалет на дворе. Теперь мы себя чувствовали совсем как дома. Мы устроили веселое новоселье, куда были приглашены все соседи, учителя и друзья. Жизнь теперь пошла уже совсем весело. Подготовка к смотру шла полным ходом, где мы так же делали платные концерты, перед смотром, как бы генеральную репетицию.
   Близился праздник 8 Марта. На прежней квартире соседом у нас был Юра Карпов, который в магазине работал мясником и через него я познакомился с кондитером заводской столовой Николаем. Я ему заказал большой торт к празднику. Когда я в назначенное время пришел за этим тортом, то я был приятно удивлен. Такого красавца я еще никогда не видел и впредь тоже больше нигде не встречал. Огромный торт, обрамленный розами, в середине большая шоколадная корзина из цветного плавленого сахара, наполненная розами и орнаментом. Эту красоту описать невозможно - это надо только видеть. Мы с Николаем "обмыли" этот торт, и он заверил меня, что пока он будет работать тут кондитером, то изготовит торт в любое время. Так оно потом всегда и было. Когда я этот торт внес в зал, где собрался весь наш школьный коллектив с мужьями и женами, то послышался какой-то возглас восторга и удивления… И вдруг бурные аплодисменты. Так я поздравил наш коллектив учителей, в основном женский, с праздником 8 Марта. В последующие годы мы - я, физрук и трудовик, уже вместе заказывали торт от нашего "мужского коллектива", поздравляли наших женщин, что впоследствии вошло в традицию.
   С первых дней моей работы в школе я познакомился с учительницей химии и классным руководителем 10 класса Горячевой Любовью Яковлевной, которая много помогала мне и по самодеятельности, и по оформлению школы советами и практически. Потом она познакомила меня со своим мужем - капитаном автотранспортной части в армии Горячевым Евгением Александровичем, просто Женя, с которыми мы потом крепко подружились, и эта дружба осталась на всю жизнь. Нам было всегда интересно встречаться, беседовать, посещать выставки, концерты, спектакли, кино и другое. Мы очень часто собирались вместе то поужинать, а также праздники и дни рождения отмечали вместе. Они так же получили квартиру в новом ДОСе, недалеко от нас. У нас было очень просто. Если выходишь на дорогу, то можно было видеть их окна. Если в окнах был свет, то они дома и можно пойти в гости, так мы между собой договорились, т.к. телефонов не было. Так мы делали очень часто.
   Однажды мы также уложили Ирочку спать, а сами отправились к Горячевым. Но понятно, для чего собираются… но не только вино пить, а мы с Женей всегда играли в шахматы, и всегда были рады нашим встречам - или мы к ним, или они к нам - все равно. Мы выпили и сели играть и через короткие промежутки времени ходили к нашему дому под окно и слушали, не плачет ли наша доченька. Все тихо, и мы шли обратно, продолжать веселье. Так продолжалось несколько раз, пока уже собрались расходиться. Мы попрощались и пошли домой. Открываем дверь, все тихо. Ну, думаем, молодец наша малышка, хорошо спит. Проходим в спальню, а кроватка пуста, там никого нет. Как?! Она же еще не могла ходить, тем более вылезти из кроватки! Мы тут же SOS. Разбудили соседей, которые тоже в недоумении разводят руками, начали поиск. Захлопали двери, шум… и это среди ночи. Потом со второго этажа спускается соседка над нами Егорова Надежда и смеется: "Вот так, будете знать, как ходить гулять и оставлять ребенка одного". Мы тут же поднялись к ним наверх. Они нас успокоили, что все хорошо: "Мы еще не спали, когда услышали плач. Но думаем, почему же никто не успокаивает девочку. Подождали еще немного, но плач не прекращается. Мы решили с Володей (муж ее) сходить, может быть чем-нибудь надо помочь. Постучали, но никто не открывает. Стучим еще, но также не открывают. Потом мы догадались, что вы не дома и решили открыть дверь, благо ключ подходит, и взяли ее к себе. И вот, пусть теперь уж спит дальше". Но мы, конечно, извинились, поблагодарили за внимание, но потихоньку взяли Иру домой. Так нашлась наша пропажа. Мы потом с Егоровыми тоже крепко подружились. Владимир Ильич работал главным бухгалтером "Военторга". Он очень часто выручал нас, особенно, когда было туго с продуктами и другими вещами, т.к. военнослужащие все же лучше снабжались всем необходимым, чем гражданские. Очень жаль, что они оба рано ушли в мир иной, оставив одну дочь Таню в их квартире. Так жизнь продолжалась, совершая свой вечный путь обновления во вселенной…
   Теперь, из-за большой нагрузки, мне пришлось оставить работу в музыкальной школе, а так же на музыкальных курсах. В школе меня освободили от всех общественных нагрузок, оставив худ. самодеятельность и оформление. Смотр художественной самодеятель-ности прошел также успешно. На тот раз я подготовил оркестр баянистов и аккордеонистов, где мне очень помогали педагоги ДМШ, т.к. они разучивали партии для оркестра на уроках специальности, и мне было уже легче работать на репетициях, которые проводились в ДОСА по воскресеньям, родители помогали приносить инструменты ученикам, которых насчитывалось более 30 человек. С этим оркестром я потом выступал и за школу, и за гарнизон, т.к. в оркестре в основном были дети военнослужащих. В этот раз оркестр занял I место и по краю. Заключительный смотр школ проходил в театре драмы, а смотр воинских частей - в окружном доме офицеров. После этого года я уже мало уделял внимания худ. самодеятельности, т.к. учеба в институте забирала все мое свободное время. В институте приходилось заниматься в обычные дни по вечерам, а по воскресеньям - днем. Так что свободного времени практически не было. Однажды на факультете я встретил Соломенцева Владимира, который тоже переехал в Хабаровск после Литовко. Теперь он работал в институте на худграфе по декоративно-прикладному искусству. Здесь мы уже более близко познакомились и подружились. Он возбудил во мне любовь к дереву. Он мог так красиво обрабатывать дерево, что любой кусок, который он обрабатывал, превращался в произведение искусства. Он видел дерево как-то совсем особенно, не так, как все, а по-другому. Я уже не мог равнодушно смотреть на дерево, будь то доска, чурбак, бревно или корень, или вообще что угодно - все это меня волновало и вызывало чувство восторга. Впоследствии я часто бывал у него в мастерской и наблюдал за его работой. Резьба или токарное дело, или обработка корня - вызывало во мне желание так же работать с деревом. Это повлияло на всю мою дальнейшую творческую деятельность… Итак, я получил вызов на первую сессию, где собрались все заочники, и делались выставки работ по программе. Вращаясь среди студентов, с их работами, поневоле сравниваешь и свои, не так-то и плохо выгляжу на общем фоне, что придавало энергии и желание что-то сделать, рождались новые замыслы. Жизнь приобрела какой-то новый смысл, появилась какая-то определенная цель. Общеобразовательные предметы я старался не запускать, а наоборот шел с опережением, притом старался все зачеты сдать до сессии, чтобы на сессии оставались только специальные предметы.
   В институте тоже была самодеятельность, где соревновались между собой факультеты. Самый интересный в этом отношении был худграф. Такие необычные и интересные номера выставлялись, как настоящие артисты. В этот раз ответственным за самодеятельность худграфа был Соломенцев, и он обратился ко мне с предложением, чтобы я исполнил что-нибудь на аккордеоне, для количества номеров. Я согласился и исполнил вальс "Колокольчики". Жюри поставило мне оценку "4", что был очень высокий бал, и наш факультет вышел вперед.
   Прошла летняя сессия, и все разъехались с новыми заданиями по домам. Лето, прекрасная пора года, если бы не комары, но тем не менее мы теперь иногда выезжали на отдых по Амуру, на какой-нибудь остров, и выбирали места где продувал ветер, это немного спасало от комаров.
   У меня всегда было желание с кем-нибудь из ГДР переписываться, а как это сделать, я не знал. Кто-то посоветовал мне написать в их газету "Wochenpost". Прошло не так много времени, после того, как я туда написал, как начали поступать письма. Я даже не представлял, как ответить на все эти письма. А письма были самые разнообразные с фотографиями и без, даже обнаженные снимки присылали и подписывали: "Вот такая я есть, если нравлюсь, то я не против переписываться". Но как тут ответить? Я начал было отвечать, но всем ответить было невозможно - более двухсот писем получил и все еще приходили. Я написал в эту же газету, что благодарю всех, кто отозвался на мое письмо и выражаю сожаление, что всем не могу ответить лично, поэтому я это делаю через газету. Я выбрал несколько кандидатур, которые более или менее подходили по возрасту и взаимопониманию и стали переписываться. Было интересно узнавать то, о чем эти люди думают и говорят. Потом как-то приходит письмо, в котором говориться, что их семья состоит из 4-х человек - я - Хельга, мой муж - Мартин, и два мальчика - Ханси и Андреас, и если еще не поздно, то мы хотели бы с вами переписываться, т.е. завести знакомство. Ну что, думаем, это, пожалуй, самое то, что нам нужно. И мы ответили согласием. После этого у нас с ними началась регулярная переписка. Спустя некоторое время нам предложили туристическую путевку в ГДР и Чехословакию, от которой не отказались, а наоборот, были очень рады. Об этом мы сразу сообщили в Берлин Крамерам (их фамилия Крамер). Получили ответ, что они рады будут встретить нас в Берлине. И мы стали готовиться в эту загранпоездку. Был у меня хороший надежный фотоаппарат "Смена", который я тоже хотел взять с собой, но мой друг Ратнер Юрий посмотрел на него и говорит: "Я не стал бы позориться с таким аппаратом, лучше возьми мой, он более солидно смотрится". Но, думаю, может быть и так, и я взял его аппарат. Так мы отправились в путь. В пути я сказал нашему старшему группы, а это был представитель из органов, что в Берлине нам надо встретиться с нашими знакомыми, и прошу разрешение. На это он ответил неопределенно: "Посмотрим по обстоятельствам". Пусть будет так. Когда мы пересекли границу и появилась немецкая речь, то этот старший мне говорит, чтобы я всегда был рядом с ним и переводил. "Хорошо, - говорю, - тогда Вы должны нам разрешить встречу". На что он ответил положительно, и мы теперь спокойно, в надежде на встречу приближались к Берлину. Когда мы вышли на перрон, нас окликнула женщина с двумя ребятишками и назвалась Хельгой Крамер. И вот состоялась наша встреча. Она узнала у нашего старшего куда, в какой отель нас повезут и обещала приехать туда с мужем. Отель назывался "Адлон" (Adlon), который располагался недалеко от Бранденбургских ворот. Нас поразила какая-то другая атмосфера, чистота, красочные витрины, необычные знаки, разговор. Все двигалось, крутилось, мигало… По прибытию в гостиницу нас расселили по комнатам. Все было заранее подготовлено. Никакой суматохи или недоразумений - все работало четко. В назначенное время мы все собрались в ресторане, где нас накормили ужином. На противоположной стороне уже сидели Хельга и Мартин. Мы познакомились Старшему я говорю, что это наши знакомые, которые просят, чтобы мы поехали к ним. Он взял с них расписку о том, что доставят нас обратно не позднее 1200 час. И мы поехали на такси по Берлину к ним домой. Настроение было бодрое. Мы пообщались с ними, выпили вина, посмотрели как они живут, невольно сравнивая с нашими условиями, и мы поехали обратно, в сопровождении Мартина в гостиницу. Они узнали план наших мероприятий и на другой день были с нами почти целый день. И всюду, где бы мы ни были, я фотографировал. В общей сложности я снял 16 кассет. Так что память должна была быть хорошей. Потом мы тепло распрощались и поехали по другим местам, согласно путевки. Было очень интересно и необычно, и описывать все просто невозможно. Всюду чистота, аккуратность, красота. Незабываемое впечатление от посещения Бухенвальда, его музея с показом кинофильма о трагедии, постигшей человечество с приходом к власти фашизма. Очень глубокое впечатление осталось в памяти. Потом наш путь лежал в Чехословакию.
   Там было уже совсем другое. Прага и другие города тоже очень красивые, но другие. Отношение к советским туристам какое-то пренебрежительное, при общении разговор недружелюбный. По прибытию в гостиницу, нам пришлось ждать несколько часов, пока комнаты были готовы. Сразу какой-то горький осадок на душе. В магазинах нас даже не обслуживали, даже не замечали. И это длилось все время нашего пребывания.
   Уже не хотелось быть в Чехословакии. Поезд вез нас с такой скоростью и болтанкой, что невозможно было ни ходить, ни стоять. Когда мы достигли станцию Чон, то легко вздохнули, а потом, через несколько дней узнали, что в Чехословакию вошли наши войска. Теперь стало ясно, почему к нам так относились, и я уже не питал к ним обиды, наоборот, я был солидарен с теми людьми, которые, хотя бы так выражали свой протест против насилия. По пути домой мы заехали в Симферополь, где посетили моего сына Артура, который служил там в Армии, подарить ему гитару, которую купил в Германии. Потом поехали в Гудермес, к моей сестре Марии и в Махачкалу, где встретились со своими друзьями Кусковыми, Тарановыми, с некоторыми учителями и однокурсниками Гали, а также с директрисой школы № 7 Антониной Ивановной, которая была удивлена и рада нашей встрече. Она пригласила нас к себе домой, угостила обедом и вином. Рассказывала, что после нашего отъезда самодеятельность заглохла, а преподавателя черчения нет. Был одни, но ненадолго. Она тоже собирается на пенсию, но пока еще работает. Так мы потом тепло распрощались со всеми махачкалинцами и поехали дальше, заезжая по пути в Челябинск, Роза, Кыштым, где встретились тоже со многими нашими друзьями. Встречи были самые теплые, а расставания - грустными. Потом заехали еще в Булаево, где жили мои родители, два брата - Иван и Вальтер с семьями и сестра Анна с семьей. Так что, одной поездкой решили всех посетить, т.к. специальной такой путь отдельно по всем местам делать нерационально. По прибытию в Булаево, я попросил Ивана проявить мои пленки, т.к. он тогда работал в фотолаборатории и ему не составляло труда их проявить. На другой день он показывает мои пленки и говорит: "Я ничего не понимаю, но твои пленки почти все чисты, кое-где один-два снимка и все. Что-то с аппаратом". Я посмотрел и действительно - пусто. Ну а что может быть, я не знал, т.к. фотоаппарат-то не мой. Мне, конечно, было очень обидно и жаль, что этого никак и ничем нельзя восстановить. С таким тяжелым сердцем мы отправились домой. Я уже очень соскучился по Хабаровску и по прибытию мы сразу собрали своих друзей, поведали им о нашей посадке, без фотографий, и теперь больше всего я хотел увидеть Ратнера Юрия, выяснить что с фотоаппаратом. На другой день я пошел к нему и спрашиваю его: "Юра, в чем дело? Я не смог сделать ни один снимок". Он посмотрел на меня и хлопа себе по лбу: "Герман, ведь я забыл тебе сказать, что там шторка заедает". Меня как будто кипятком ошпарили, такая реакция возникла. Я хотел ему "по морде съездить" за такую подлость, которую он мне подсунул, но сдержался. Он на меня мигающими глазами смотрит, а я весь на взводе, не зная, что делать. Я этот аппарат как швырнул куда попало и говорю: "Гад ты, больше ничего!! Испортил весь мой отпуск, всю заграничную поездку, шестнадцать кассет. Да лучше бы взял свою "Смену", зато все снимки были бы на лучшем уровне". Повернулся и ушел прочь. Так что, за исключением тех снимков, которые сделала Хельга, у нас ничего нет. Она несколько раз напоминала, чтобы мы ей послали несколько снимков, что я сделал. А что я мог ей послать… Так прошло лето, опять начало учебного года, самодеятельность, уроки и все прочее. Появился еще один музыкальный работник Баер Юра, которому отдал хор и пляски, себе оставил оркестр и солистов. Теперь стало легче и можно было больше времени уделять учебе. Много приходилось читать по истории искусства, изучая жизнь художников различных эпох, течения. Стало гораздо интересней при выполнении заданий по специальности, все окружение восприни-малось теперь совсем иначе, чем раньше. Теперь мы с Галей и нашими друзьями чаще стали ходить по музеям, а также не пропускали ни одну художественную выставку. Сейчас мы стали с Торгашиным Володей работать вместе по художественно-оформительским делам, как интерьеры, так и экстерьеры разных объектов.
   Учеба моя в институте успешно продвигалась вперед. Каждое полугодие нам необходимо было делать отчетные выставки своих работ с оценкой. Задания усложнялись, и теперь необходимо было больше работать над фигурой человека в различных поворотах ракурсах, а также портрет. Тут на помощь мне опять пришла Галя, которая позировала, кроме тех натурщиков, которых нам ставили в институте. Так что накапливалось достаточное количество работ для курсовых выставок. Учителя в школе тоже интересовались моей учебой и даже предлагали выставить свои работы в школе. Но время у меня было настолько спрессовано, что ни о какой дополнительной выставке и речи не могло быть, но несколько работ я приносил в школу. На IV курсе по программе надо было выполнить курсовую работу. Хотя темы работ предлагались, но можно было и свою тему предложить. По черчению особую трудность представляло построение эллипсов в наглядном изображении деталей. Я предложил изготовить из плексигласа эллипсы с диаметрами от Ж 10 до Ж 100, через каждые два миллиметра в диаметрической и изометрической проекциях, с четким нанесением осей проекции и диаметра окружности. Так получилось у меня по 50 эллипсов каждой проекции, которые красиво уложили в коробочку-футляр специально для этого сделанный и отнес в институт. Когда я показал свою работу своему руководителю, то он сначала как-то не понял, но когда он прочитал мою объяснительную записку, он даже подпрыгнул на стуле, что наконец-то появилась на курсе хоть одна работа, которую можно практически использовать, и тут же поставил мне "5" за курсовую работу. Я был рад, что успешно сдал работу. Я изготовил сразу два экземпляра, одни для себя, так как мне тоже приходилось много чертить и эти эллипсы во много раз облегчали и ускоряли работу. Потом эти эллипсы пользовались большим спросом как у преподавателей, так и у студентов худграфа. Так незаметно приближалось время государственных экзаменов. В институте шла напряженная работа. Предлагались темы дипломных работ по черчению, по живописи, графике, по начертательной геометрии, истории искусств - одним словом, все студенты худграфа выбирали себе темы по желанию. Я выбрал тему по черчению: сечение и разрезы. Мне уже раньше приходила мысль, как бы более доходчиво объяснить и показать на уроках в старших классах эту тему, т.к. тут нужно хорошее пространственное мышление, которое не у всех присутствует. Потом меня осенила мысль сделать модели разборные, на магнитах. Я посоветовался со своим руководителем, и он одобрил эту идею. Началась работа, которая длилась несколько месяцев. Детали изготавли-вались из меди, которые паялись и вмонтировались магниты, конструкции были на шарнирах, пружинах, кнопках и всяких защелках, что позволяло наглядно демонстрировать выполнение сечений и разрезов. Было много бессонных ночей. В работе мне помогали мои друзья с завода - на одном резали магниты, на другом намагничивали их, потом все монтировалось. Одним словом, труд был оценен по достоинству. Когда я показал эту работу своему руководителю, доценту технических наук, преподавателю начертательной геометрии, то он пришел в восторг: "Такого у нас еще не было, сколько и где бы я ни работал. Он просмотрел мою объясни-тельную записку и написал свою рецензию, в которой очень высоко оценил мою дипломную работу, заметив, что она будет с достоинством оценена и найдет свое применение. Защита дипломов проводилась в общей сложности в течение одной недели в лекционном зале по отделениям и специальностям. Всюду чувствовалось какое-то торжественно-волнующее настроение. На защите обсуждалась каждая кандидатура, задавались вопросы, предлагалась соответствующая оценка. Наконец я дождался своей очереди. От волнения у меня дрожали коленки, как будто я парю в воздухе. Потом постепенно я успокоился и начал рассказывать. Стояла такая тишина, как будто в зале никого нет. Я демонстрировал все в строгой последовательности согласно пояснительной записке. Когда я закончил свою объяснение, то в зале послышались аплодисменты сначала одиночные, а потом весь зал зааплодировал. Защиту я сдал на "отлично" Шефоростов Анатолий сделал серию снимков из зала. Эта работа впоследствии тоже служила хорошим учебным пособием, которым пользовались преподаватели на своих занятиях по данной теме. Теперь осталось еще сдать госэкзамены по научному коммунизму и педагогике с психологией, которые я тоже успешно сдал. Итак, 29 июня 1967 года я закончил Хабаровский педагогический институт с присвоением квалификации и звания учителя рисования и черчения средней школы с вручением диплома и нагрудного значка. Это событие мы дружно отметили со всем курсом и преподавателями, а также экзаменационной комиссией в ресторане "Централь-ный", где мы все свои значки окунули в стакане с водкой. Этот ритуал мы назвали "поплавок", т.е. теперь мы, как бы держались наплаву, с поплавком. После окончания худграфа многие учителя обычно уходили из школы и работали художниками. Во время учебы я познакомился с одним художником Николаем Дударко из художественного фонда при союзе художников. Он посоветовал мне пойти к ним на работу. Я решил последовать его совету, тем более я заболел язвой желудка, с которой пролежал в больнице около месяца, и врачи посоветовали мне сменить работу, т.к. язва образовалась на нервной почве, и мне надо было найти подходящую работу не в общеобразовательной школе. Мы с Николаем пошли к директору Худфонда узнать о возможности устроиться к ним на работу. Директором оказался бывший директор дома была Кожевников Григорий Ермолаевич, у которого мы с Торгашиным выполняли оформительские работы. Мы обрадовались нашей встрече и оформиться на работу к ним не составляло никакого труда, он предложил уволиться с прежней работы и оформиться к ним художником-оформителем-дизайнером. Так мы, побеседовав немного, распрощались. Придя в школу, я попросил всех учителей и сотрудников школы собраться в школьной столовой по случаю окончания мною института, где хотел всех поблагодарить за их помощь и поддержку, способствовавших моему успеху в учебе, и угостить шампанским. Тетю Нюру, буфетчицу, я попросил приготовить соответствующую закуску и прочее, на что она с удовольствием согласилась: "Все сделаю в лучшем виде, будьте уверены". Водку, шампанское и напитки были тоже приготовлены. До начала торжества меня остановила наша учительница ботаники Екатерина Васильевна и спрашивает: "По какому случаю Вы устраиваете это застолье?" Я: "Я хочу выразить свою благодарность нашему коллективу за их доброе отношение ко мне, "обмыть" диплом". Она: "Ох, что-то тут не то, чует мое сердце. Но а если честно, то зачем же из пушек стрелять по воробьям. Правильно делаете. А куда, если не секрет?" Я прямо ей так и сказал, что уходу работать художником в Худфонд. Она мое решение одобрила. Это мы дома с Галей тоже обсудили. Так это застолье стало и прощальным вечером. Мамонтова тогда отсутствовала, в связи с переходом на другую работу и ее замещал наш учитель по труду, партийный, Чижов Григорий Алексеевич, который заполнил мою трудовую книжку и вручил со словами: "От души желаю удачи на новом месте, хотя и жаль с Вами расставаться, но Вам видней". Так я распрощался с общеобразовательной школой № 26 г.Хабаровска, в которой проработал восемь лет, и получил путевку в большую жизнь благодаря директору школы Марии Яковлевне Мамонтовой, так и всего коллектива, где я оставил свое сердце, свое уважение и огромную благодарность. Там остались мои ученики, с которыми нас связала дружба, а с некоторыми из них продолжается и поныне. Потом, как-то при встрече с Марией Яковлевной она мне говорит: "Вы же обещали работать в нашей школе, пока я здесь". Я: "Конечно, но только до тех пор, пока Вы будете директором". Она: "Но я все равно ведь в школе, хотя и в другой должности". Я: "Я обещал работать в этой школе, пока Вы директор, и полностью выполнил свое обещание честно и добросовестно". Она: "Все правильно, и я Вам очень благодарна за Ваш труд и большой вклад в формирование доброго отношения к нашей школе, что способствовало улучшению авторитета школы не только в городе, но и в крае. Огромное Вам спасибо. Где бы Вы ни были, мы всегда будем рады видеть Вас в школе, где всегда будете желанным гостем". Так мы распрощались с Марией Яковлевной. То, что для меня и нашей семьи сделала Мария Яковлевна, я могу сравнивать с тем, как начальник шахты № 30 Малишевский Л.П. вывел меня из-под земли и создал условия, при которых я мог развиваться непосредственно в области искусства и музыкальной культуры. Она так же была человеком большой души, простой и очень доброй. Она осталась в моей памяти на всю жизнь.
   Из музыкальной школы я тоже уволился, отдаваясь полностью оформительскому делу, где работаешь с другими людьми и в другой обстановке весь рабочий день, и для музыкальной школы уже не оставалось времени. Через несколько дней я уже был оформлен художником в Худфонде.
   Тут работа была другого характера, даже по сравнению с институтом. В мастерской, где работало несколько художников, у каждого был свой стол и свое место, царил какой-то особый настрой. Кругом подрамники, картины, портреты и все что-то рисовали, красили, резали и др. Я с интересом наблюдал за этим "пчелиным ульем" и отметил, что это очень интересно, представляя себя в подобной работе. Мы решили с Николаем Дударко работать вместе, на пару. Он как раз получил заказ и предложил мне сделать эскизы. Это теперь мне хорошо знакомо по институту. Мы пошли на объект, сделали все замеры, побеседовали с заказчиком, записывая все его пожелания. Потом Николай выписывал краски и другие материалы, а я засел за эскизы. Работа продвигалась хорошо и вскоре эскизы были готовы, их необходимо было представить на художественный совет. А худ. совет заседал два раза в месяц, на котором принимались все, без исключения работы художников и записывались в книгу художественного совета со всеми замечаниями и сроком исполнения. Когда дошла наша очередь и мы расставили свои эскизы перед членами худ. совета, то все затихли в безмолвии, разглядывая мои эскизы. Потом председатель худ. совета спрашивает: "Кто автор этих эскизов?" Тогда Дударко, показывая на меня: "Он". Здесь присутствовал и директор Кожевников, который пояснил: "Это новый художник после окончания института оформился к нам на работу". Председатель худ. совета: "Хорошие, грамотные эскизы. запишите "приняты без замечаний". Мы с радостью собрали свои планшеты и пошли в мастерскую, где Николай заметил, что такое случается редко, чтобы так, без замечаний приняли работы. Это надо "омыть". Тут я уже среди художников приобрел маленький авторитет. Это было приятно как для меня, а так же и для Николая, который был горд и говорит: "Хорошо, что ты перешел к нам работать и на пару работаем". Я тоже был доволен. Так я стал работать в коллективе, где царила творческая атмосфера - кто писал, кто рисовал, резал, пилил, в шашки-шахматы играли и прочее. Одним словом, жизнь кипела. Однажды в мастерских появился один столяр, с портретом Ленина, выполненным в технике мозаики-интарсии. Я заинтересовался этим видом работы. Его приняли на работу, судя по этому портрету. Через некоторое время принес еще два портрета Маркса и Энгельса, которые вообще не были похожие. На худ. совете их отклонили и вскоре он уволился и уехал. Перед отъездом я купил у него немного шпона разных пород и дома стал пробовать делать кое-какие работы. Сделал одну, другую и получалось совсем неплохо, декоративно. Я увлекся этой техникой. Потом стал применять в оформительской работе, что сразу приобретало совершенно другой вид, более интересно. Потом некоторые художники спрашивали меня, смогу ли я выполнить работы, если они на своих эскизах изобразят некоторые элементы в этой технике. Я был рад, что ко мне обращались и предлагали сотрудничать. Теперь у меня появился очень интересный вид работы. Впоследствии я уже и сам получал заказы на выполнение интарсии, где разрабатывал эскизы по заказам. Особенно много заказов я получал после того, как выполнил триптих на Ленинскую тематику и портреты, т.к. в этой технике я работал один в Хабаровске.
   Письменная связь с ГДР не прекращалась, но письма уже от новых лиц не поступали. С некоторыми у нас прервалась связь по непонятным причинам, но с Крамерами мы переписывались регулярно и пригласили Хельгу посетить Хабаровск, на что она охотно согласилась. Мы послали им вызов и они приехали с сыном Ханси, мы в аэропорту их встретили и привезли в нашу маленькую квартирку.
   В это время с нами жила моя мама, которая с Хельгой хорошо могла общаться. Город им очень понравился, но через несколько дней уже нечего было показывать, т.к. в то время были сплошные запреты для иностранцев. Мы решили покататься по Амуру на теплоходе, который перевозил людей на левый берег. Когда мы уже подплывали к берегу и собрались на берег, то капитан, услышав немецкую речь, спросил: "Это иностранцы?" Я говорю: "Это наши гости из ГДР". Тогда он в резкой форме: "Без высадки!" и всем остаться на корабле. Сколько я ни упрашивал, доказывая ему, что она член компартии ГДР, и что я несу полную ответственность, но он был непреклонен. Хельга все поняла, но я сказал, что капитан беспокоиться за их здоровье, а берег не чист и т.п. Так мы дождались на корабле часа возвращения. Такое отношение меня очень возмутило, и я на другой день пошел в ОВИР, чтобы выразить свое недовольство. Я спросил: "Что же мне теперь делать, когда еще половина срока пребывания их еще не прошла, а мы уже все дозволенное посмотрели?" Она еще раз повторила те места, которые нам можно посетить, но только не посещайте "Большой аэродром". Я: "Как же так, ведь они там у нас живут, на "Большом аэродроме". Она на меня смотрит так, как будто не расслышала, но только глазами моргает: "Как?! Они на "Большом аэродроме живут?" Я: "Ну конечно же". Вы ведь сами дали разрешение на их приезд, после того, как нас посетил представитель от ОВИРа". Она все еще не может сообразить, что же случилось: "Они что, и гул самолетов слышат?" "Ну конечно же, не только слышат, но и видят их". Она немного постояла и махнула рукой: "Ну тогда показывайте все, что хотите". И я со спокойной душой покинул здание ОВИРа. Я тут же связался со своим другом Еременко Геннадием, педагогом музыкальной школы, у которого была моторная лодка "Прогресс" и попросил его организовать с нами поездку с ночевой на какой-нибудь остров, заверив, что бензин и питание с выпивкой за наш счет. Он с радостью согласился, и мы назначили день поездки. Дома я обо всем рассказал, и мы с легким сердцем начали готовиться в путь. На другой день мы пришли в назначенное время возле утеса, где Геннадий нас уже ждал в полной боевой готовности. Мы разместились, надели спасательные средства и отчалили от берега. Покатались по Амуру немного, выбрали одни из островов с хорошим берегом, растительностью, чтобы сделать хороший костер, уху сварить, т.к. Геннадий взял с собой рыболовные приспособления. На месте приступили сразу ставить палатку для ночлега и заготовкой дров. Для наших гостей это было что-то невообразимое - такая дикая природа, кругом ни души, жги себе костер, тебе никто ничего не скажет. Гена тем временем наловил несколько рыбешек, женщины почистили картошку, и костер запылал.
   Стало темнеть, но костер освещал все вокруг. Уха получилась отменная, и мы, с соответствующей дозой живительной влаги расположились вокруг импровизированного стола на песке и с величайшим наслаждением, в такой необычной обстановке стали ужинать. Хельга все восхищалась и радовалась, что можно так хорошо отдыхать в окружении такой дикой природы. Мы тоже были рады, что смогли доставить нашим гостям такое удовольствием. Мы долго беседовали возле костра, многое рассказывали. Потом легли спать в палатке, а Гена лег в лодке, по привычке. На другой день, позавтракав, мы много катались и останавливались на хороших местах покупаться. Так незаметно прошел день, и мы возвратились домой в хорошем настроении и замечательными впечатлениями. В последующие дни часто вспоминали об этой поездке. Потом были поездки на природу, которые организовал нам наш друг Женя Горячев на своей "Победе". Когда настал день расставания, нас также отвез Женя. Мы тепло распрощались с нашими друзьями и вернулись домой. Прошло не так много времени, как получаем письмо из Берлина, в котором была вложена вырезка из газеты с нашей фотографией около машины, возле нашего дома и большая статья, в которой писалось, что в Доме офицеров Советской Армии в Берлине состоялся конкурс на описание дружбы ГДР и СССР, где Крамер Хельга заняла перво место, ей вручили приз - самовар и еще что-то. Она была горда и счастлива такой оценкой. Наша дружба развивалась и крепла.
   Как-то вызывает меня директор фонда и говорит, что направляет меня на помощь в бригаду по оформлению краевой выставки по Дальстрою, где ребята не успевают к сроку выполнить эту работу. Василий Тихомиров и Володя Адаменко - бригада из двух человек. Когда я к ним пришел, то они как-то настороженно встретили меня. В большом зале Дальстроя, где они работали, был иуже несколько планшетов готовы. Работа состояла в основном в фотомонтаже с некоторыми декоративными вставками. Я спросил их, что они думают делать дальше и какова моя роль тут? Тогда Владимир А., он как бы бригадир, говорит: "Мы тут уже часть работы выполнили и поэтому тебе надо начать новую работу по описанию темы, которую нам дали. Планшеты готовы, их надо обтянуть картоном, загрунтовать и выполнить эту работу". Я всю эту подготовительную работу сделал и начал компановку фотографий, вводить некоторые декоративные элементы по теме. Они со стороны, исподтишка с интересом наблюдали за моей работой, а потом стали рядом. Они попросили посмотреть их работу и, по возможности, что-то сделать, чтобы мои работы не так резко отличались от их работ. Дальше мы уже работали вместе. Мне предлагали делать эскизы, за что оплачивалось отдельно. Такая бригадная работа имела много отрицательных факторов, т.к. постоянно были взаимозависимы, что очень сковывало творческую инициативу. Когда я хотел работать самостоятельно, то директор говорит: "Нам нужны сильные бригады, чтобы качественно выполнять большие заказы, т.к. в одиночку такую работу невозможно выполнить быстро и качественно. Сейчас вашу бригаду направляем в Медицинский институт, где нужно оформить военную кафедру. Там очень большой объем работы. Так что пойдите на место, встретьтесь с руководством, договоритесь обо всем и вперед". Так мы продолжали совместную работу. Это уже не приносило удовлетворения. На творчество у меня оставалось мало времени, но тем не менее я находил немного времени для резьбы, интарсии и др. Тут мы опять встретились с Соломенцевым В., который тоже ушел из института и перешел работать в худ. фонд. Теперь мы с ним чаще встречались, и я все больше "влюблялся" в дерево. Мы подолгу беседовали у него в мастерской, где я с интересом наблюдал за его работой. Он был очень сильным мастером. Впоследствии мы подружились, и он мне очень много помог, когда я что-то проектировал из дерева. Таким образом, я еще больше полюбил этот незаменимый материал.
   Как-то в автобусе мы встретились с директором музыкальной школы Герзоном Александром Давыдовичем (Крючкова уже не было, он уехал в Среднюю Азию). Он и говорит: "Герман Николаевич, переходите работать к нам в музыкальную школу. Вы нам очень нужны, к тому же освобождается место педагога по аккордеону. Вы получите полную нагрузку и твердую зарплату". Я: "Так я же работаю в худ. фонде и уходить оттуда я не хочу, да и неудобно". Он: "Вы ничего не теряете, т.к. у Вас будет оставаться свободное время для художественных работ. Я Вас очень прошу согласиться". Предложение было заманчивым, и я согласился. Мы договорились, что после увольнения он меня сразу же оформит в школу на полную ставку по классу аккордеон, и чтобы ни один ученик не был переведен к другому педагогу, что часто практиковалось в музыкальных школах. С Галей мы этот вопрос тоже обсудили и решили, что так будет лучше. Кожевников был удивлен, что я хочу уволиться, и спросил причину. Я, конечно, немного скривил душой и сказал: "На прежнем месте работы требуют вернуться или освободить квартиру". Он: "Ну, тогда другое дело, а квартиру терять нельзя. Пиши заявление об увольнении и другое заявление работать у нас по совместительству, чтобы пользоваться всеми льготами, которыми пользуются художники, т.е. все материалы: краски, кисти, бумагу и все-все, что есть на складе можно будет купить". Такое положение меня вообще устраивало. Так я уволился, но а на самом деле остался работать при худ. фонде, где в свободное время получал заказы.
   Итак, 2 декабря 1968 года я опять вернулся в музыкальную школу - ДМИ, но уже штатным педагогом. Зарплату получал теперь по высшей ставке, но надо было, что бы был какой-то документ о музыкальном образовании. Тогда я поступил на музыкальный факультет в заочный народный университет искусств при центральном доме народного творчества им.Крупской по классу аккордеона и закончил его в 1969 году с оценкой "Отлично". Теперь для музыкальной школы я был в полном порядке. Мое возвращение в музыкальную школу коллективом было принято положительно, а с мужчинами мы это событие отметили соответствующим образом. Класс аккордеонистов я принял в полном составе, как мы и договорились. Время двигалось к концу I полугодия и ученики имели свои задания к зачетам, а мне приходилось только отрабатывать и заполнять дневники. Началась новая полоса в моей жизни, окруженная музыкой в самых различных красках, оттенках, инструментах - одним словом, кругом музыка. Теперь приходилось опять взяться за инструмент и заниматься ежедневно, демонстрируя в пьесах те или другие места ученикам. Но и с художественным оформлением работу не прекращал. Директор ДМШ Герзон А.Д. попросил меня через худ. фонд оформить школу, т.к. он договорился с отделом культуры, что ему для этой цели выделили денег. Тогда я ему сказал, чтобы он этот заказ официально оформил через производственный отдел ху. фонда. Что он и сделал. В данный момент свободных художников там не было, и он сказал, чтобы они разрешили эту работу выполнить мне, на что он получил согласие. Я приступил к выполнению эскизов. Тут я не спешил, т.к. основным делом была музыка, а эту работу я делал уже внеурочно и по выходным дням. Потом стали поговаривать, что Герзон увольняется из-за каких-то финансовых нарушений. Он предложил нашему баянисту Владимиру Васильевичу Слапогузову стать директором, чтобы не прислали со стороны и, получив согласие, ввел его в курс дела, и через короткое время отдел культуры утвердил эту кандидатуру, а Герзон уехал. Так у нас стал новый директор ДМШ, который спокойно, не спеша, успешно повел дело школы, без нервотрепки, что было прежде. В коллективе создалась хорошая атмосфера, и работалось легко. За двадцать лет своей работы в коллективе не было никаких конфликтов, а если появлялись какие-то недоразумения, то Владимир Васильевич находил такие подходы, что все само собой успокаивалось. За время работы Слапогузова директором, меня выбирали председателем МК профсоюза. Школа жила полнокровной жизнью. На конкурсах городских и краевых наша школа смотрелась хорошо, где наши ученики занимали призовые места. При школе организовали оркестр баянистов-аккордеонистов педагогов с участием старшеклассников, который выступал в ДК завода и в цехах, где имели заслуженный успех. На краевых семинарах при училище искусств создавались большие оркестры баянистов и аккордеонистов под руководством зав. народным отделением Никиточкина Виктора Арсентьевича, имевшего большой успех. Сам Виктор Арсентьевич замечательно, виртуозно играл на баяне, являясь блестящим примером для педагогов школ края. Нашим педагоги работали музыкальными работниками при детских яслях-садах. Я сам работал долгое время в детских яслях № 33, где заведующей была Мышако Алла Николаевна, а также педагог-инструктор Моисеева Светлана Николаевна, которые уделяли большое внимание эстетическому воспитанию и художественному оформлению как внутри помещения, так и на приусадебном участке, где всегда было чисто и красочно оформлено. Одним словом, наши педагоги принимали самое активное участие в общественной жизни города и поселка.
   Рядом со школой находилось профессиональное техническое училище, куда меня пригласили работать художником-оформителем по совместительству. Директором тогда был Гудков Эдуард Сергеевич и старший мастер Гагарин Иван Иванович, при которых училище процветало. Работали всевозможные кружки, а также художественная самодеятельность. Большое внимание уделялось художественному оформлению как здания, так и фойе, а такж еучебным классам, особенно кабинету обществоведения. Учитель Мармило Валентина Михайловна очень скрупулезно готовила материалы для оформления, которые надо было в художественной форме компоновать по темам. А также кабинеты "Токарное дело", учитель Воронина Лидия Ивановна, черчения - Лобода Ирина Петровна, кабинеты химии, физики, математики и другие, "Сварочное дело" - учитель Вахрин Анатолий Иванович и Маликова Галина Михайловна, а также учительская, комната мастеров, методкабинет и в целом токарный цех, слесарный цех - мастер Долгулев Борис и многое другое. На конкурсах по художественному оформлению училищ города наше училище было в числе передовых. Очень удобно было то, что оно находилось рядом с музыкальной школой, и мне выделили помещение для художественной мастерской, в которой я занимался изобразительным искусством, резьбой, а также столярным делом, т.к. училище располагало хорошим станочным парком, где можно было выполнить любую задуманную работу в свободное время.
   К тому времени наша дочь Ира уже подросла и ходила в школу, а также в музыкальную школу по классу фортепиано у педагога Дворцовой Раисы Александровны, она же и завуч школы. Ира успевала ездить в город в плавательный бассейн - такая маленькая, шустрая, везде успевала без всяких напоминаний. Умненькая девочка росла.
   С Артуром у нас шла интенсивная переписка, т.к. подходил конец службы в армии в Крыму. Он спрашивал моего совета, что ему делать дальше, после службы. "Приезжай в Хабаровск, и тут все решим". Когда он приехал в Хабаровск и после обсуждения его дальнейшей жизни, решили остановиться на пединституте "иняз" - французский - немецкий языки. В это время он жил у нас в нашей маленькой квартирке. В институте он получил все необходимые материалы и стал усиленно готовиться к вступительным экзаменам, в чем Галя ему хорошо помогала.
   Он успешно сдал экзамены и был принят в институт. Но ввиду того, что наша квартирка была мала, его не прописали. Тогда я попросил нашу учительницу Мозжухину Людмилу Владимировну помочь мне в этом вопросе, и ее муж, Юрий Николаевич, без всякой волокиты взял паспорт и прописал его в свою квартиру. Этот вопрос был решен. Со временем ему дали место в общежитии, и он полностью туда перебрался. Потом он часто приезжал к нам в гости, чему мы были всегда рады, а Ира особенно.
   После окончания института Артур женился на Ирине Домниной. Свадьбу они сыграли в ресторане "Уссури", на которой присутствовало много гостей. Работать он остался в Хабаровске, где у них родилась дочь Маша, моя внучка, с которой у нас связь не прерывается и по сей день. Брак их оказался непрочным, и со временем он уехал из Хабаровска со второй женой Людмилой.
   Тем временем мы получаем приглашение от Крамеров посетить их. Это известие нас очень обрадовало, стали готовиться в дорогу. Мы решили лететь самолетом до Москвы, а дальше - поездом. По прибытию в Берлин нас встретили на вокзале Крамеры и на машине приехали к ним домой, где нас ждала отдельная комната. Встреча была гостеприимна. Мы обсуждали план нашего пребывания с демонстрацией всех мест, предполагаемых для посещения. Особенно понравилась экскурсия в "Шпреевальд", где все сообщение по воде, на лодках, с разветвленной сетью каналов. Да и во всех остальных местах нам понравилось. Пробыли мы там более двух недель, и в обратную дорогу. Впечатления от этой поездки у нас остались самые хорошие. Потом были визиты: Хельга со вторым сыном Андреасом к нам, Галя с Ирой - к ним. Потом Хельга с Мартином к нам, о чем я хочу подробней рассказать немного позже. Потом Галя с Виталиком - к ним. И последний визит к нам их сына Ханси со своей женой Керстин, о чем я тоже немного подробней расскажу.
   К тому времени мы улучшили наши жилищные условия путем обмена квартир. В Судостроительном техникуме, где Галя работала, ей выделили однокомнатную квартиру с условием расширить нашу жилплощадь путем обмена двух квартир на одну большую. Но не так быстро дело делается, как скоро сказка сказывается. Волокита длилась довольно долго, т.к. наша квартира принадлежала министерству обороны и никак не подписывали нам обмен, пока не дошел до "главного". Мы нашли хороший вариант обмена, трехкомнатную квартиру 100 м2, и опять пошли к начальнику КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть), спрашиваю его: "Почему нам не подписывают обмен?" Он: "А кто Вам не подписывает?" Я: "В штабе полковник Мельников". Он: "А кто такой Мельников?" Я: "Он отвечает за жилищный фонд". Он: "А мы ему не подчиняемся, т.к. всеми квартирами гарнизона ведает начальник гарнизона, генерал, герой Советского Союза Волгин". Вот думаю, мы тут мотаемся из угла в угол, ищем правду, а она совсем рядом. Я узнал, когда генерал принимает, записался к нему на прием. В назначенное время я зашел к нему в кабинет, он меня приветливо встретил и спрашивает: "Какими судьбами? Чем я могу Вам помочь?" Я сразу узнал его, а он меня, т.к. мы вместе работали с его дочерью на музыкальных курсах, а также она училась у меня в школе. Вот удача-то какая! Наш родитель. Я ему все рассказал о своих мытарствах. Он внимательно выслушал меня, даже возмутился, что какой-то полковник будет у меня тут еще командовать. Потом просмотрел мои бумаги и говорит: "Вы имеете полное право обменять свои квартиры и приходите со всеми Вашими обменщиками прямо завтра с утра, и мы этот вопрос решим". От радости и волнения я весь расцвел. Он улыбнулся, и мы распрощались. Дома я всех известил о встрече, и на завтра собрались со всеми бумагами у генерала Волгина. Он разложил все бумаги на своем столе, потом так спокойно говорит: "Эти сюда, эти туда и эти сюда. Так ведь всем будет хорошо! " И тут же поставил свою визу - "Разрешить обмен", подписался, поставил печать и пожелал нам всем удачи. Вот так, один человек может людям принести счастье, а другой - горе. Таким образом мы приобрели прекрасную трехкомнатную квартиру "сталинской" планировки, они еще генеральскими назывались, в которую переехали буквально на следующий день 3 мая 1973 года. Мы сразу "закатили" отличное новоселье и были рады беспредельно, что все так хорошо сложилось наконец. Потом мы сделали капитальный ремонт, и жизнь наша приобрела совершенно новую окраску. К этому времени Егоров Владимир Ильич, через военторг достал нам два гарнитура - один румынский спальный (орех) и гостиный ГДР (красное дерево). Таким образом мы сразу обставили свою квартиру надлежащим образом. Теперь мы могли наших гостей из Берлина принять в более благоприятных условиях. По приезду Хельги и Мартина мы выделили им отдельную комнату. Хельга первым долгом спросила: "Какой у нас план?" Я открываю шкаф-сервант и показываю: "Вот это наш предварительный план". Это отделение было сверху донизу заставлено бутылками. Она как закричит: "Мартин, Мартин, иди скорее сюда. Герман говорит, что это наш план", показывая на бутылки. Он: "Это невозможно, ведь это слишком много". Но я его успокоил тем, что планируем поехать по Амуру, на остров, на несколько дней, там пожить в палатке. Так что это будет еще мало. Мы стали готовиться к поездке, куда пригласили и Толика Шефоростова с семьей. У него был хороший катер-водомет, самодельный, но с хорошим мотором. Когда мы отправились в путь, то Мартин сел в мою лодку, а остальные все сели в катер. Когда мы пересекли Уссури и вошли в Амур, Мартин меня спрашивает: "Герман, где Амур, ты мне его покажешь?" Я смотрю на него и, улыбаясь, говорю: "Так мы же сейчас едем по Амуру". Он: "Как, вот это Амур?!" "Да", - говорю ему. Он: "Невозможно! Это ведь текучее море пресной воды!" Так он еще долго удивлялся и восхищался, пока мы ни престали к берегу одного из островов. Мы сразу приступили к сбору дров, расчистке места для палатки. Соорудили стол, сиденья из бревен, приготовили еду и "пир" начался с перерывами на купанье. Мы там пробыли несколько дней, т.к. погода была жаркая, и мы почти не выходили из воды. Постепенно запас продуктов и спиртного подходил к концу, и мы стали собираться в обратный путь, хорошо отдохнувшими, загоревшими и счастливыми. Тогда я Мартина спрашиваю: "Ну что, много было того, что мы взяли с собой?" "Нет, говорит, в это трудно поверить, но это так", - и мы от души рассмеялись. По приезду в город мы навещали наших друзей, с которыми делились своими впечатлениями. Побывали в мастерской моего друга-художника Торгашина Владимира, который порадовался нашей поездке, добавляя в наш рассказ некоторые эпизоды из поездок по Амуру.
   Так проходило время пребывания наших гостей и стали собираться домой. Мы сделали проводы с присутствием наших друзей-хабаровчан и были все довольны нашей встречей. В аэропорту мы их проводили на самолет и тепло распрощались. Они увезли с собой целый мешок впечатлений и воспоминания, что в последующие наши встречи всегда оживляло наши беседы.
   Теперь жизнь вошла опять в свое русло. Однажды директор ДМШ Владимир В. приходит ко мне в класс и начал рассказывать, что постоянно приходится вызывать настройщика из города, что очень неудобно и предлагает мне заняться этим делом: "Ты же сможешь этому научиться. Ведь ты же себе сделал пианино, отремонтировал и настроил его. Возьмись, пожалуйста, за это дело, помоги мне". Я: "Это дело очень сложное и надо учиться этому делу". Он: "Но у тебя же есть друг Хвастунов Василий Иавлович, который тебя научит". Я ничего конкретного ему не ответил, решив встретиться с Хвастуновым и поговорить на эту тему. Когда я ему обо всем рассказал, он как-то оживился и говорит: "Так это же здорово! Соглашайся, а я тебе во всем помогу". Так я начал по крупицам осваивать это тонкое дело. Было очень сложно. Первое время ничего не получалось. Я брал баян и по баяну начинал настраивать, но идеальной настройки не было. Я приглашал Хавстунова, и он показывал, заставлял повторять, потом еще, еще… Постепенно дело сдвинулось. Теперь я уже более смело походил к инструменту и о баяне забыл. Теперь если что-то не получалось, я звони Хвастунову, и он тут же приезжал, помогал мне в моих затруднениях. Этой новой профессией я овладел в основном, что в дальнейшем мне очень здорово пригодилось. Первое пианино пришлось продать, когда ездили в ГДР. После этого я начал реставрировать другое, которое мне подарили в киностудии, когда я там делал художественное оформление. Это получилось уже лучше. На этом инструменте Ира и Виталик закончили музыкальную школу, а Ира еще и музыкальное училище. Теперь в школе всегда были настроены инструменты, и директор был доволен моей работой. На сцене было два рояля: "Красный Октябрь" и "Diedevichs" - который никак не держал строй, но очень звонкий. Что только ни делали, но так и не добились успеха и его решили списать. Я попросил директора, чтобы он этот рояль отдал мне. Он согласился, и когда пришли из бухгалтерии отдела культуры, чтобы разбить его, а тогда существовали такие правила, что все списанное необходимо уничтожать, директор говорит, что нашему настройщику нужны некоторые детали-запчасти и пока разбивать рояль не нужно. "Ну хорошо, тогда это на Вашу ответственность, а акт уничтожения Вы сейчас подпишите". Так мы отвоевали рояль, который я полностью восстановил, заменив все струны, вирбеля, крышку, а весь корпус облицевал красным деревом и отполировал. Много в этом мне помогал Хвастунов, периодически появляясь у нас, делая те или другие замечания. Рояль получился замечательным, который еще долго служил. Теперь я совмещал работу в ГПТУ-14, в музыкальной школе, в художественном фонде, где периодически получал заказы. Было очень удобно, т.к. у меня была мастерская при ГПТУ с отличным станочным парком. К тому времени Торгашин успешно закончил вечернюю школу, поступил и закончил пединститут, перешел работать в худ. фонд художником-оформителем. При составлении эскизов он использовал и резьбу, и интарсию, которую он предлагал выполнять мне. Так я загружал себя до отказа. Иногда приходилось работать допоздна. Тем не менее было интересно, и эта работа приносила удовлетворение как моральное, так и материальное.
   Летом 1988 г. к нам в гости приехали Ханси и Керстин. Теперь у нас создались хорошие условия для приема гостей. Ханси приезжает уже второй раз со своей женой - первый раз с мамой Хельгой.
   Их приезду мы очень обрадовались. Ханси по натуре очень общительный и веселый, а также и Керстин. После нескольких дней знакомства с городом мы решили выехать на природу. Погрузив все приготовленное заранее имущество в лодку, мы отправились по Амуру вместе с другой лодкой-катером Шефоростова, к одному из островов, который мы уже ранее облюбовали. По прибытии к месту мы стали благоустраивать нашу пристань: поставили палатку, заготовили дров на всю ночь, изготовили стол, сиденья, приготовили еду, накупались вдоволь и за пиром и беседой незаметно надвигалась ночь. Погода была отменной. Место выбрали хорошее, которое продувалось легким ветерком, что хорошо помогало избавиться от назойливых комаров, к тому же и дым от костра отгонял их. Палатка у нас была легкая, сшитая из парашютной ткани и спасала от комаров и ветра, но от дождя мы накрывали ее полиэтиленовой пленкой. В нее вмещалось 8-10 человек, и всем было просторно. Незаметно наступило утро. Отдохнувши, посвежевши, наш отдых продолжали. На этих косах, где мы расположились, хорошо ловилась щука на малька, которую мы ловили в малевочниках, т.е. маленькая квадратная 1х1 м мелкая сетка, в середине которой привязывался кусочек хлеба для приманки. С помощью шеста и веревки эту малевочницу поднимали из воды и подтягивали к берегу, чтобы выбрать мелкую рыбешку. Как-то Ханси стал поднимать эту малевочницу и как закричит не своим голосом, что мы невольно повернули головы в его сторону. Зрелище было действительно необыкновенное - поперек этой маленькой сеточки барахталась огромная щука, пытаясь высвободиться, но ей это никак не удавалось, т.к. сеточка пружинила в такт движения изгибающегося тела щуки, не находя опоры, и Ханси благополучно подтянул ее к берегу на песок. Такое зрелище весьма редкое. От восторка и возбуждения он почти говорить не мог. Мы эту щуку посадили на кукан, и по приезду он с ней сфотографировался. При наших последующих встречах Ханси всегда с восторгом вспоминал об этой рыбалке. Так мы побыли на этом острове несколько дней. Время мы провели очень хорошо, но оно и течет незаметно, неумолимо вперед. Настал день расставания с нашими милыми друзьями. Расставание всегда грустно, но надежда на будущие встречи облегчала часы разлуки. Мы проводили их на самолет. Потом встречались уже в Германии, где всегда вспоминали эти чудесные дни отдыха на просторах могучей, красивой реки Амур.
   При ГПТУ-14 открыли два новых отделения - столярное и резчиков по дереву. Тут директор училища тоже попросил меня помочь в разработке мебели, а также сделать художественное оформление фойе. Я делал эскизы, расчеты, а потом авторский надзор за исполнением работы. Были задействованы и преподаватели-мастера, и учащиеся. Работа двигалась успешно. По окончании работы в фойе оформление смотрелось очень красиво и богато. Городское управление ПТУ проводило смотр на лучшее оформление училищ города, где наше училище заняло первое место. Нигде больше не было отделения резчиков. Престиж училища возрос, и учащихся после окончания училища охотно брали в сувенирные цеха и мебельные фабрики.
   Однажды в мастерскую заходит молодой человек, представившись художником из худ. фонда Сучков Александр, занимающийся в основном по оформлению музеев и разработкой новых конструкций и форм мебели. Сейчас он ищет мастера, который смог бы выполнить заказ для нового киноцентра, который перестраивается из старого кирпичного особняка и к открытию этого киноцентра мебель должна быть готова. "Куда бы не обращался, всюду я получаю отказ из-за сложности работы. Соломенцев, к которому я обратился, зная его как сильного мастера, тоже отказался, но посоветовал обратиться к Вам, сказав: "Этот человек Вам эту мебель сделает". И вот я здесь". После столь лестных слов такого мастера, как Соломенцев, я заинтересовался этой работой. Он открыл свою папку, в которой были эскизы и чертежи, и стал показывать и объяснять, что к чему. Надо было изготовить два больших стола и двенадцать стульев, шесть кресел, четыре журнальных столика, четыре подставки для цветов, шесть сидений для бара. Одним словом, очень большой объем работы. По ходу обсуждения возникали некоторые неясности в конструкциях мебели. Ведь нарисовать - это одно, если не знаешь тонкости столярного дела, а сделать - это совсем другое дело. Тогда он говорит: "Я полностью полагаюсь на Вас и можете делать, как хотите, т.к. вижу, что Вы очень хорошо разбираетесь не только в столярном деле, но и в черчении". Потом обсудили какую древесину и количество необходимо для этой работы, срок и цена. До сдачи киноцентра оставалось около одного года, не та много. Я дал свое согласие с условием, что весь материал будет мне предоставлен в течение десяти дней в полном объеме и хорошего качества. После этого мы договорились о встречах и консультациях по необходимости. Мы распрощались, и он с облегчением вздохнул: "Наконец-то с меня свалился этот тяжелый груз". Через пару дней, он просит меня приехать, чтобы выбрать древесину, которую они привезли из сушильной камеры. Материал был хорошим. Мы отобрали необходимое количество ореха, березы и ясеня, погрузили на машину и отвезли в музыкальную школу, о чем я заранее договорился с директором, т.к. привезти такой материал сразу в ГПУ было рискованно - резчики, столяры, любители - быстро растащили бы, что не успел бы и глазом моргнуть. Работа закипела с новой силой, благо, что было место, где все это можно было изготовить. Потихоньку я перетащил весь материал в училище, предварительно распилив по размерам, а там уже склеивал на детали и обрабатывал. Приходилось делать всевозможные приспособления: зажимы, струбцины, рубанки, калёвки и многое другое. Когда я стал собирать первые образцы мебели, то Сучков, при очередном посещении, заметил: "Получилось лучше, чем я предполагал". Он остался очень доволен моей работой, заверив, что только мне будет давать такие заказы. Я тоже был доволен его предложением. Когда весь комплект был готов и отполирован, я привез все в киноцентр, где все были в восторге, и при открытии киноцентра пригласили телевидение, где мы с Сучковым отвечали на вопросы корреспондентов. Было, конечно, приятно, что моя работа была оценена по достоинству. После этой передачи по телевидению, друзья и знакомые при встрече поздравляли меня с успехом: "Мы Вас видели по телевидению и рады за Вас. Хорошую и красивую мебель Вы сделали. Мы хотим попросить, чтобы повторили эту передачу" и тому подобное. Когда Соломенцев увидел эту работу, он заметил: "Я не ошибся, что предложил тебя для этой работы". И мы это событие отметили в его мастерской. После этого у меня появились заказы на мебель, а также по оформлению интерьеров.
   Однажды меня встречает директор Судостроительного техникума Резников Валентин Семенович и просит зайти к нему для серьезного разговора. "К техникуму сделали пристройку актового зала, и я хотел бы, чтобы Вы этот зал оформили. Желательно художественная резьба, но и другое. Одним словом, сделайте эскизы, и мы все обсудим. С резчиками, столярами я уже договорился и сказал им, что этой работой руководить будете Вы, на что они единогласно были "за". А пока Вы разрабатываете эскизы, они будут заготавливать соответствующий материал". Потом я попросил его организовать встречу с этой бригадой, которая состояла из четырех человек: Арефьев Сергей - бригадир, Игорь Тишков - мастер резьбы и два преподавателя техникума, которые занимались заготовкой материала и столярными делами. Мы с ними обсудили, какой необходимо приобрести материал и инструменты. Они заверили, что все будет, как положено, т.к. у каждого была возможность что-то достать. Мы сделали соответствующие замеры и приступили к выполнению заказа. О теме резного панно мы договорились с директором, что лучше всего подходит флора и фауна Дальнего Востока. Я сделал несколько черновых работ и встретился с Соломенцевым для консультации, у которого как раз был преподаватель худграфа Вольгушев Евгений. Мы долго обсуждали, как лучше выполнить это панно. Постепенно проявлялось изображение панно, которое я уже более детально в масштабе прорабатывал. Через неделю я опять встретился с Соломенцевым, который в основном одобрил мой эскиз, но внес несколько дельных предложений. Так, шаг за шагом дело двигалось к завершению. К тому времени ребята заготовили весь материал. Когда я принес готовый эскиз и показал ребятам, то они с восторгом одобрили его. Теперь мы пошли к директору на утверждение. Он молча рассматривал эскизы, потом спросил о цене. Ребята хорошо могли рассчитывать такие работы и сказали ему примерную сумму. Он немного поморщился, но согласился, подписал и заверил печатью. Когда вся эта процедура была закончена, мы дружно отметили это событие, и на другой день приступили к работе, которая быстро продвигалась вперед, т.к. все знали свое дело хорошо. Постепенно вырисовался рельеф панно, который хорошо смотрелся, т.к. свет падал со стороны, что подчеркивало объем резных элементов. Работа над панно подходила к концу, осталось его только пробейцевать и промаслить. Параллельно оформлялся весь зал и сцена. Когда было все готово и убрано, пригласили директора принять нашу работу. Он появился в сопровождении цело свиты: бухглатер, парторг, профорг и несколько преподавателей вошли в зал, то казалось, что они вошли в музей, с таким интересом рассматривали оформление, полушепотом разговаривали - создалась какая-то торжественность. Работу оценили хорошо, и мы получили полный расчет. После этой работы намечалось еще несколько объектов, которые мы хотели в этом составе выполнить, но у меня случился инфаркт миокарда, и от всех работ пришлось отказаться, т.к. эта болезнь вышибла меня из седла на долгое время. Я пролежал в больнице около месяца, потом в санатории, опять в больницу и опять в санаторий, и после всех этих мытарств меня назначили на врачебную комиссию, которая установила инвалидность второй группы без перекомиссии. О работе и речи не могло быть, но тем не менее я не сидел без дела и потихоньку занимался резьбой, токарным делом и настраивал фортепиано.
   Однажды я получил письмо от моего старшего брата Ивана из Булаево, в котором он пишет, что он и вся семья собираются уезжать в Германию. Это для меня было большой неожиданностью, но я к этому отнесся положительно и пожелал им счастливого пути. Они благополучно приехали в Германию, после чего у нас установилась регулярная устойчивая связь, откуда мы узнавали все подробности о жизни в этой стране, хотя мы уже многое знали из наших поездок и связи с Хельгой, но тут из уст родного брата выглядело все немного иначе.
   В то время мы знали, что многие немцы из бывшего СССР уезжают за границу, но я почему-то не придал этому особого значения, думая, что это не для меня. Однажды в городе со мной встретился столяр из худ. фонда и спрашивает меня: "А ты почему еще здесь?" Я: "А где же мен еще быть?" Он: "Так все же немцы уезжают в Германию, а я тебя так давно не видел и подумал, что ты тоже уже уехал". Я: "Пусть уезжают, кто хочет, мне и тут хорошо". Мы еще немного поговорили и разошлись. Но этот разговор у меня почему-то не выходил из головы. Потом получил письмо от Элеоноры, в котором она просит мое согласие на ее выезд в Германию. А потом и Артур попросил мое согласие на выезд. Тут я уже совсем растерялся. Но все же дал им свое согласие. А потом съездил к Элеоноре в гости, где узнал, что началась массовая эмиграция немцев в Германию, особенно после того, когда Ельцин в Саратове официально заявил, что республики нем. поволжья не будет, а если хотят, то пустьберут ракетный полигон и организуют свою автономную республику. Это же надо, государственному руководителю - президенту ляпнуть такую мерзость. А в Германии создавались нормальные условия для жизни. Но я об этом все еще не думал. Потом Хельга прислала нам приглашение посетить их в Берлине, что мы с радостью приняли. В Берлин мы поехали вместе с Виталиком, который тоже хотел посмотреть, как в Германии живут люди, приехавшие на постоянное место жительства из бывшего Советского Союза. Хельга встретила нас, как обычно, очень хорошо. Она приготовила целую программу всевозможных мероприятий. Тут и поездки по путевкам, встречи с Ханси и Анденсом с семьями и другие поездки по городу, выставки всевозможные. Однажды Ханси заехал к нам и спрашивает меня, не хочу ли я по телефону поговорить со своим братом. Я, конечно, с радостью согласился. Ханси набрал номер Ивана. Когда он услышал мой голос, то он даже не поверил и спросил, почем я не у него. Ведь он же не знал, что мы в Берлине и просил нас приехать к ним на несколько дней, о чем я сказал Хельге. На другой день мы были уже Hoxter(е) у Ивана, который пригласил Виктора и Сашу со своими семьями. Встреча была очень радостной и теплой. Мы здесь пробыли одну неделю, и Хельга предъявила ультиматум, заявляя, что мы - ее гости и не следует так долго отсутствовать. Это, конечно, правильно, и мы на другой день отправились в Берлин, где провели остаток нашего отпуска. Потом благополучно вернулись в Хабаровск. Было много разговоров и впечатлений об этой поездки, где нам много показали и рассказали о жизни переселенцев в Германии. После этого атака со стороны Виталика усилилась, и мы решили уехать на постоянное место жительства в Hohter, нам очень понравился сам города, а так же все окружение и весь ланджафт. Потихоньку стали паковать вещи, необходимые на новом, кое-что продавать и раздавать. А тем временем Иван продвигал наши документы, необходимые для переезда в Германию, постоянно требуя все новые и новые данные, справки, уточнения и т.п.
   И вот, наконец-то в декабре 1994 года мы получаем вызов и все необходимые документы на выезд для предъявления в посольство Германии в Москве. Тут смешалось все вместе - и радость, что наконец-то мы имеем возможность переменить место жительства, и тревога о том, что основная жизнь прошла в этом красивом городе, где у нас появились дети, внуки, где похоронена моя мама, где появилось много, очень много друзей, знакомых… А сколько учеников у меня было за это время - это просто невозможно подсчитать, которые до сих по излучают радость при встрече, у которых уже и дети, и внуки есть... Все это стало вдруг таким родным и близким, что появилось какое-то колебание, внутренняя борьба… Но это было только маленькое мгновение - потом все стало в норме. Теперь предстояло оформить документы на выезд за границу. Вот ту я сразу почувствовал нашу бюрократию! Вот канитель!! Потребовалось опять море различных справок о том, что нужна справка, сдача документов, не разрешающих вывозить за границу и многое-многое другое. И все это длилось более полугода. По окончании всех этих формальностей мы устроили прощальные вечера в школе с учениками и учителями, где нам выделили класс. А потом дома, куда были приглашены все родственники и близкие друзья. Много было высказано самых теплых и душевных пожеланий. Расставание было очень тяжелым, т.к. расставались с самыми близкими, самыми дорогими людьми, расставались с детьми, внуками, родственниками, с которыми прожили основной отрезок своей жизни, с которыми связано все то, что называется жизнью: и радость и горе, и удача и разочарование - одним словом, все!.. Потом мы подумали, что мы ведь расстаемся не навсегда, а только временно, мы только сменили место жительства. И сразу стало как-то легко.
   И только 30 июля 1995 года мы смогли выехать из Хабаровска в Москву поездом, а 11 августа 1995 года мы прилетели в г.Дюссельдорф. Относительно нашей жизни в Германии я напишу отдельно.