На вагонном стекле закат
Пробегает розовым блеском,
Словно машет издалека
Деревенька за перелеском.
Невеличка-то и сельцо,
А церквушечка в пруд глядится,
И макушка, струясь венцом,
Осеняет прохожих лица.
Эх, равнина, как там, в Руси,
Как на Волге, - дуга, луга,
СЛОВНО жадно ноздрёй вкусил
Гарь родимого очага.
Над равниною чуть видна
Голубая полоска... Да,
Пароход "Муравьёв" туда
Держит путь, и растёт она:
Буреинский хребет, о нём
Пржевальский писал, и вот
Появился, - и тот он, тот, -
Весь освечен июньским днём.
И бежит "Муравьёв" легко, -
До лимана на нём идти, -
Вот уа горы недалеко,
И курчавятся как, гляди.
Лес приветно ему мигал,
Но - скала и отвесный склон,
Поворот - и берёт в полон
"Муравьёва" Малый Хинган.
Пароход в лабиринте гор,
Как скорлупку его несёт
В жуткий каменные коридор,
Размозжит о скалу и - всё,
Только хрустнет... Но, боже, миг -
Поворот и... - 0 диво, о-о! -
Словно солнышка лик в окно.
Потрясённый, он весь затих:
Распахнулась даль, и гора
Мило так на тебя глядит,
И берёзонька шелестит,
И кричит он в душе: ура!
Но опять, но опять скала,
Она прямо несётся "в лоб",
Не успеешь моргнуть и - хлоп!
Ни двора тебе, ни кола.
Стисни зубы... Неужто сон?
Неожиданный поворот -
И в груди замирает стон,
И замкнут в напряженье рот.
Словно дьявольский ураган
Вдруг пронёсся над головой,
Миг - и сникли и свист, и вой...
Вот какой он, Малым Хинган.
Пржевальский... Теперь он сам
Толчею этих гор прошёл.
Знал подвижник, о чём писал,
Не пером писал, а душой.
Пробурил Амур коридор,
Проточил он гранит, прогрыз,
Пенным валом в тумане брызг
Сквозь толпу Буреинских гор
Вышел, словно на свет, и вот -
Острова, протоки, луга…
И зелёные берега,
И двухпалубный пароход,
И сигара-труба дымит,
И иных уже гор венцы
Плещут в небе, - о чудный вид! -
Льётся синей волной Хехцир.
Уж иные там берега
Омывают огни зари.
Синеструйная Уссури
И в её глубине тайга;
И трепещется в нем закат,
И Хехцир на неё глядит,
Весь ой дымчатый и, покат,
Зачарованно :к нем летит.
Да, в тайгу бы, но нет, не в ту,
Не в сибирскую, а сюда,
Пржевальский свою мечту
Всё лелеял, - "Вот это да-а...
По Уссури бы!" - Вот пройти
И ему бы... Да нет, опять
Пересадка и сбой в пути...
На Хехцире бы побывать.
Пржевальский наставил вех,
По невидимым бы, по ним,
С ним и воздухом бы одним...
На маньчжурский взглянуть орех,
Как он царственно распустил
Опахалом крылатым лист,
И как ясень, насквозь лучист,
Светит солнцем, словно в горсти
У него оно у как в тени
Чуть мерцает пеплом коры
Бархат, а на коре - бугры
И овраги - теплы они...
Да, увидел и был бы рад,
И во взгляде б навек унёс,
Как гирляндами виноград
Ликовал на ветвях берёза;
Как лимонник бежал лозой,
Стволик клёна окольцевав,
Клёник рос, исходя слезой,
Но лиана, словно удав.
В ствол впаялась: и клёник ЖАЛЬ,
Устоит ли в схватке за жизнь?
Еле теплится в нём душа,
Так и выдохнул бы: держись!
Дуб монгольский… Совсем не тот,
Что в Сокольниках и зимой
Он позванивает листвой:
Гриву рыжую не сорвёт
И тайфун… Пароход бежит,
Правый берег слегка горист,
Воздух солнечен и душист,
Наслаждайся же им, дыши.
Сердце ёкнуло: вон летят, -
С детства грация их мила,
Её жадно впивает взгляд, -
Нежным золотом купола.
Величаво глядит собор
Среди домиков на холмах,
Словно, сделав последний взмах,
Опустился на складки гор
Белый лебедь, и пароход
Правит к пристани. -Ну и вид! -
Восхитился поручик Шмидт.
Тут заканчивался поход
Офицеров - Хабаровск. - Ну,
Антон Павлович, по рукам,
Честь имею... -Удачи вам,
Звёзд полковничьих и жену.
И ушли по трапу. Так что ж,
Набежала грустинка - штрих
Там, в душе, он запомнит их,
Потому-то мир и хорош.
Время есть, пойти, что ль, пройтись
По Хабаровску,.. Вот и он,
Куполами словно взнесён, -
И ликует, их нежа, высь, -
Величавым собор, и дом
Генерал-губернатора, сад,
Школа, банк и его фасад
Кружевной, и везде, притом,
Всё чиновники и петлиц
Разных ведомств - хоть отбавляй,
Офицеры... и жёлтых лиц, -
Дышит Азия тут, Китай. -
На базаре полно, зовут:
"Рыба, лыба, сазана, сом..."
Взвесить щуку - потянет с пуд,
И в садке она - колесом.
Время есть. К военным дойти?
Там, в собрании, взять газет,
Полистать подшивки, в пути
Такой роскоши, знал он, нет.
И седел, и листал, дока
Не приспело на пристань, и…
Что такое? - вышел,- Взгляни,
Как цветут они, облака.
А внизу горит окоём,
И в полнеба летит закат,
А над ним, трепеща огнём,
Жаркой медью ползёт река.
Ни в Сибири, ни на Дону
Он не видел таких небес,
Душу, самую глубину,
Завораживает их блеск.
Как такое забыть?.. но вот
И Хабаровск пропал вдали.
Острова, протоки, залив,
Косы, старицы... Пароход
Всё идёт к дымит трубой.
Вон и мари пошли, на них
Низкорослой густой толпой
Голубичники, ясен, тих
Облик севера: где-то тут, -
Мариинск вот-вот, - Невельской
С затаённой/в глазах тоской, -
Дочь болела, и был он лют,
Призрак смерти малютки,- ждал
Муравьёва со сплавом и
Волновался, переживал...
Ну, дыхание затаи
И вглядись в святые места,
Где ходили Бошняк, Орлов...
И в мороз, и в пургу - верста
Порой стоила им голов.
Кружка талой воды и - всё,
Ни сухарика в рюкзаке...
А вот ты сейчас налегке
И на палубе, и несёт,
И несёт нелёгкая… Но
Уже дышит где-то лиман,
Где-то рыкает океан,
Воздух с привкусом: солоно.
Николаевск - тот самый, пост,
Первым, вот он, и уж тверда
Под ногами земля, не прост
Из столицы маршрут сюда.
Но мотались - и Невельской,
И Корсаков, и Муравьев...
По косматой степи морской,
Но снегам и хребтам краёв
Зауральских, и вот он здесь.
Город сонный, как бы увял,
Нет гостиницы… да и весь
Он заброшен и пуст причал.
СЛОВНО выпорхнула душа.
А запущенности исток -
Порт-красавец Владивосток.
Он дорожку перебежал.
Потому-то тут и развал.
Николаевск… Он прошлым горд,
Он подвижников к себе звал,
Самый первый амурский порт.
Были! Их имена векам
Не стереть... Чуть сбавляя ход,
К мысу Пронге идёт "Байкал",
Морем трепаный пароход.
И блестит до небес лиман.
Вспышки отсветов, а вдали
Во-он полоска видна земли
В дымке, словно бы сквозь туман.
Сахалин. И щемит в груди,
И тревожно, и дрожь в душе,
И, губу прикусив, глядит.
Неужели уже? Уже.